зал с брошенными на низких столиках напитками, идут по узкому коридору и игнорируют лестницу, по которой поднимались.
У Левши на плече сумка, в руке — телефон, и он говорит:
— Правша, ты припарковался? Отлично, а теперь давай обратно. Здесь, — за спинами раздается звон битого стекла, — Эйдан Рид. Ага, тот самый, — коротко хмыкает Левша, прощается и прячет телефон. Его интонации абсолютно противоположны тому, как обычно говорят про знаменитостей, — только нервная насмешка и скепсис, но для Рида — в самый раз.
Левша поправляет сумку с оттисками. Вот она — только руку протяни. А потом беги, потому что сзади стреляют, впереди ждут, но это первый и последний шанс Кирихары вернуть свое. Дальше будет машина, где толком не развернешься.
У Кирихары появляется идея. Плохая, если быть честным. До Джакарты он никогда бы так не поступил, но в месте, где тебе все время приходится плясать на раскаленных углях, выбор небольшой. Ему совестно, хотя он и может разложить свой план на плюсы и минусы. На чаше весов с недостатками окажется:
• он будет неблагодарной свиньей;
• Левша, скорее всего, дерется лучше него;
• чтобы выбраться отсюда целым, придется уповать на чудо;
• кого еще в этом городе ему придется обмануть, чтобы получить желаемое?
На чаше с плюсами — призрачная возможность забрать оттиски и выбраться.
Итак.
Оглушить и вырубить.
Кирихара вздыхает, разминает подрагивающие пальцы — и с силой бьет Левшу по ушам. Видимо, техника исполнения оставляет желать лучшего, потому что тот только оборачивается, морщась, удивленно раскрывает глаза. Сделать еще что-то Кирихара не успевает, потому что получает под дых.
— Несмешно, — звучит над ним Левша. — Кто твой работодатель, что ты так пытаешь…
У Кирихары свой стиль боя — «бей и беги». Полное название: «бей с закрытыми глазами туда, куда дотянешься, и беги так, что пятки сверкают». Он вмазывает Левше по колену, но хруста не раздается.
— Вот же ублюдок неблагодарный. — Левша тянется рукой к кобуре на поясе.
А вот это плохо. Кирихара ударяет его кулаком по руке, локтем — по ребрам и стягивает с плеча сумку. Но Левша успевает зацепиться. Кирихара дергает на себя — намертво. Дергает еще раз, бьет со всей дури по колену и, когда Левша оступается от боли, выдергивает сумку и бежит.
Бежать вперед — не вариант, там ждет Правша, проскользнуть мимо которого незаметно теперь точно не получится. Поэтому Кирихара бежит обратно.
Скорее всего, Голландец, Арктика и Рид сейчас ведут светские беседы в чилауте, возможно, с элементами стрельбы по одушевленным мишеням. У Кирихары есть два варианта, и оба в одинаковой степени отвратительные: он может где-то спрятаться от палящего ему в спину Левши, а потом тихо выкатиться из клуба; а еще он может выкатиться из клуба сразу, но это только если перестрелка на первом этаже выкосила всю охрану и выгнала посетителей.
Но…
Не зря существует столько поговорок о том, как смеются боги над всякими хитрыми планами.
На выходе в чилаут лежит тело — охранник-крепыш, без крови и дыр в теле, но и без сознания. Кирихара резко сворачивает вправо и оказывается на винтовой лестнице, ведущей вниз.
— Да стой же ты! — кричит ему в спину Левша.
Каждый шаг по металлическим ступенькам отзывается звоном. За полтора витка Кирихара оказывается на первом этаже и принимается бежать. Битое стекло скрипит под ногами, он перескакивает лежащее тело в черном костюме и приземляется на голубоватую лужу коктейля. Ботинки едут вперед, тяжелая сумка тянет влево, и Кирихара тратит все силы, чтобы не упасть. Впереди появляется перевернутый барный табурет — Кирихара перепрыгивает через него тоже. И врезается в забинтованную руку, лежащую в цветастом платке.
— Господи, блять, боже! — взвывает Рид.
«Господи, блять, боже», — мысленно вторит ему Кирихара.
— Господи… — окончание фразы Арктика бормочет себе под нос.
Тут все: сама Арктика с одной рукой на поясе и с пистолетом в другой, Голландец, держащий на мушке Рида, и сам Рид, держащий на мушке кого-то из них, но из-за Кирихары убравший руку в сторону, чтобы удержать равновесие.
К тому времени к ним уже добегает Левша и останавливается на расстоянии вытянутой с пистолетом руки.
— Что здесь происходит? — Голландец спрашивает спокойно, но у Кирихары все равно мурашки по коже.
— Ну вон, посмотри. — Левша кивает подбородком на сумку в руках Кирихары.
Рид наклоняется, разглядывая черный полосатый «Адидас», и без удовольствия спрашивает у Кирихары, не глядя на него:
— Там скрижали или ты с пилатеса?
Кирихара ответить не успевает — вместо него отвечает Арктика:
— А вот и знаменитое чувство юмора Эйдана Рида. — И сладко улыбается. — Ты правда считаешь себя остроумным?
Кирихара не хочет знать, кто кого считает остроумным. Кирихара хочет выбраться отсюда живым, и как можно быстрее. Кирихара хочет знать, явился ли Рид помочь ему выпутаться или пришел на запах перестрелки (и оттисков).
— Так, не сейчас, вы оба, — строго командует Голландец.
Следом он смотрит на Кирихару, и в его взгляде читается явное разочарование: «Я же тебя отпустил, а ты…» Кирихара глаз не отводит, но внутри ему становится не по себе: не был он готов столкнуться с последствиями своего решения, не был.
Голландец наставляет на него пистолет так, словно бы для этого ему приходится попрать их многолетнюю дружбу:
— Ты, — обращается, — клади сумку на пол и уходи.
Кирихара лицом сигнализирует, что с радостью согласился бы, но — при всем уважении — не может. Он очень надеется, что Голландец корректно расшифрует па его мимического балета.
— А потом он снова обманет тебя и изобьет какого-то хорошего человека, — вздыхает Арктика. — Голланд, ты такой взрослый и такой доверчивый.
И голосок у нее — бархат и патока, будто она анализирует жизнь своего доверчивого друга, сидя на кухне с бокалом в руке, как психотерапевт, а не отстукивает ритм музыки, доносящейся из колонок, носком туфли, а туфля стоит в луже крови на полу.
Голландец ее игнорирует:
— А ты, Рид, останешься. Нам нужно многое обсудить. У Тики как раз настроение поболтать.
Арктика отвлекается от рисования узоров каблуком