Читать интересную книгу "Жизнеописания прославленных куртизанок разных стран и народов мира - Анри де Кок"

Окончание этого дела известно. Принц Челламаре, герцог и герцогиня дю Мец, Ришелье, все высшие вельможи и все замешанные были арестованы; одних отправили в Бастилию, других секвестровали в их собственных жилищах.

Должно сказать, что регент не был зол. Когда он имел средства отмстить своим врагам, он предпочитал прощать их. Главные виновники отделались несколькими месяцами заключения или изгнания. За всё, как всегда бывает в подобных случаях, заплатили маленькие люди. Четыре ничтожных бретанских дворянина были обезглавлены для примера.

Монте-Леоне, взятый в одно время с Челламаре, вскоре был освобожден и поспешил удалиться в Испанию, куда за ним последовала Марианна.

Между тем Филон имела право на вознаграждение за службу оказанную ею государству вообще и регенту в частности.

Дюбуа, который сделал меньше чем она, уже успел получить от Филиппа награду за свое усердие: Архиепископство Камбрейское.

Сама Филон была затронута. Однажды она вошла в кабинет регента, когда он работал с Дюбуа.

– Монсеньор,  – сказала она с сокрушенным видом, который вовсе не был в её обычае, – я прошу у вашего королевского высочества одной милости, которая составит счастье всей моей жизни.

– Говори,  – отвечал Филипп, – ты знаешь, я желаю тебе добра, и если то, что ты желаешь, в моей власти, я обещаю тебе исполнить. Так ты желаешь?..

– Монмартрское аббатство, – серьезным тоном сказала сводня.

– Монмартрское аббатство!  – повторили вместе и Регент и Дюбуа, разражаясь хохотом.

– Не хочешь ли, чтобы я принял это всерьёз?  – возразил его преосвященство.

– Почему нет? Ничто не мешает тому, чтобы я сделалась аббессой. Почему вот вы архиепископ, вы который…

– Послушай, Дюбуа,  – сказал Филипп, – я должен сознаться, что она права.

Филон сделали не аббатиссой, а графиней де Руайя.

Как первый знак своей благодарности, регент подарил Филоне тридцать тысяч ливров, но он намеревался сделать для нее более.

В один из припадков меланхолии и отвращения, которые часто случаются с людьми злоупотреблявшими наслаждениями, Филипп сказал Филон, пришедшей поговорить с ним о хорошенькой девушке:

– Разве ты не устала от жизни, которую ведешь?

Несколько изумленная вопросом, сводня с минуту молчала, потом проговорила.

– Конечно, если бы мне предложили другую, более приятную…

– И более честную, – ты согласилась бы?

Филон ответила улыбаясь:

– Может быть… если бы приятность равнялась честности.

Филипп улыбнулся в свою очередь.

– Так слушай: благородный Овернский дворянин, которого я искренно любил, граф де Руайя, двадцать пять лет назад бывший со мною при Нервинде, – умер прошлой зимой, оставив жену и сына в стесненных обстоятельствах. Сын этот вчера приехал ко мне. Я не подкрашиваю мой товар: малый не красив, но он молод и у него доброе лицо. Притом же он очень образован для провинциала. Он занимается химией; мы много говорили с ним, и он хорошо разговаривает. Притом, первостатейный, по-видимому, охотник. Ты каждый день будешь есть дичину, в своем замке. Поняла ты меня?

– Почти. Во всяком случае я попросила бы ваше королевское высочество выразиться ещё более категорически.

– Хорошо. Я хочу быть полезным сыну моего старинного товарища по оружию, а вместе с тем достойно заплатить тебе за важную услугу; от тебя зависит, чтобы я одним выстрелом убил двух птиц. Прежде всего ты продашь свой дом. Покупателей найдется много.

– Есть уже с дюжину. Стоит только выбрать.

– Браво. Продав дом и получив деньги, ты уезжаешь или делаешь видимость, что едешь, в Германию, где тотчас же умираешь. По крайней мере, так должны говорить в Париже. Но в реальности ты вовсе и не думаешь умирать. Ты совершенно здорова и живешь, где-нибудь в окрестностях Парижа, в своем семействе, которым ты приглашена. Дюбуа объяснит это тебе, он передаст тебе все необходимые по этому предмету бумаги о твоем семействе, носящем уважаемое имя. По моему предложению Поль де Руайя отправляется туда, видит тебя и влюбляется. Он предлагает тебе руку; ты принимаешь… И в эту руку я кладу: первое  – двадцать пять тысяч приданого даваемого тебе родными.; второе – контракт на пожизненный доход в двенадцать тысяч ливров на твое имя. Это мой подарок… Ты  – вдова одного из лучших моих служителей, я тобой интересуюсь. Третье: пятьдесят тысяч, которые граф принесет с собою. Так как ты думаешь? Ты довольна?

Филон покачала головой.

– Еще нужно видеть вашего графа, чтобы согласиться,  – ответила она.

– Нет,  – решительно возразил Филипп. – Ты увидишь его только тогда, когда он представится от меня, чтобы ухаживать за тобой.

– Стало быть, он очень дурен, если вы отказываетесь показать мне его?

– Нет, он не дурен. Я сказал тебе, он не совершенно красив, но и не совершенно дурен.

– Не совершенно… это значит, что впоследствии можно привыкнуть к его физиономии?..

– И даже, если бы он был дурен… у тебя была красивые мужчины, много было у тебя, Месалина, красивых любовников!.. Скажи откровенно были ли то самые милые!

– Без сомнения, нет, но…

– Человек, который будет любить тебя серьезно, будь он хоть и не Антиной, человек образованный, воспитанный, изящный, – не стоит ли красивого щеголя, который берет тебя из прихоти? И притом, подумай, теперь ты сделаешь все, что желала, а меньше, чем через год я ничего не буду значить в государстве, быть может, буду ничто на земле.

– Как!..

– О! я не ошибаюсь! я жёг свечку с обоих концов; в один прекрасный вечер я отдам душу между поцелуем и глотком вина. – Я желал подобной смерти. Также и Дюбуа. Предполагаешь ли ты, что он пойдет далеко в том состоянии, в которое поставили его твои девицы? Потому что, не в упрек тебе, но Дюбуа часто жаловался на них. Ну, а когда я и Дюбуа пойдём ad patres  –  кто тебе будет покровительствовать? Быть может, Людовик XV добродетельный монарх, а куртизанки не блистают при добродетельных монархах. Твою лавочку закроют: ты будешь заниматься втайне своим ремеслом и будешь прозябать… Напротив, замужем, любимая, уважаемая, ты всегда будешь жить в безопасности от ударов судьбы. И кто знает, быть может, ты поздравишь себя за то, что отказалась теперь от порока.

Филон слушала регента с величайшим изумлением. Тот ли это принц, которого считали самым безнравственным человеком эпохи?

Он прочел ее мысль на ее лице и начал снова:

– Да, странно слышать Филиппа Орлеанского проповедующего благоразумие! Это происходит, видишь ли, Маделена, потому, что во мне два человека: один, который мог бы быть и другой – который есть. Это не я, а другой иногда просыпается. Теперь отвечай, пока этот другой не заснул.

Новая улыбка пробежала по губам Филон.

– Чему ты смеешься?  – спросил Филипп.

– Тому,  – ответила куртизанка, – что д’Аржансон предсказал мне, что я буду графиней.

– Ба!..

– Потом, – это очень комично, – тому, что я едва было не вышла замуж за одного овернца. Четыре года назад матушка хотела выдать меня за одного водовоза…

– Наконец ты согласна?

– Боже мой, монсеньор! я согласна, – так как вам угодно и вы уверяете, что я не буду раскаиваться, – я согласна сделаться графиней де Руайя.

А в сторону будущая графиня прибавила.

– Наконец, если я очень соскучусь в замужестве, тогда мы посмотрим!..

Все произошло, как и было сказано: на другой день Филон продала свое заведение, из которого бежала, не позаботясь даже о своих нимфах. Вскоре в Париже распространился слух, что она умерла в Германии

Между тем она жила в Куломмьере, в Бри, у г-на и г-жи Бертело, старинного фискального прокурора и его жены, – у своего дяди и тетки, где под именем г-жи Жуссом, вдовы Франсиса Жуссома, частного секретаря его высочества герцога Орлеанского, она получила первый визит молодого графа Поля де Руайя.

Первое свидание было довольно холодно. Маделена нашла графа более дурным, чем ожидала. Притом же по природе он был скромен; вследствие сильного впечатления, произведенного на него блистательной красотой вдовы, эта скромность превратилась в неловкость. Но во второй пошло лучше; Поль де Руайя осмелился заговорить – он казался более возможным для Маделены; в третий, он если и не нравился ей, то и не был противен…

Продолжая свое: мы тогда посмотрит, через пятнадцать дней Маделена Бертело, вдова Жуссом во второй раз вышла замуж в церкви Сень-Дени де-дю-Монсель, за графа Поля де Руайя; немедленно простившись с дядей и теткой, она отправилась в свой замок в Оверн со своим молодым супругом.

Одно только опасение портило удовольствие Маделены, путешествовавшей с Полем, – как примет ее свекровь? Какую мину сделает г-жа де Руайя этой женщине из простого класса, почти по приказанию ставшей ее невесткой? Без сомнения, она дала свое позволение на этот брак, который упрочил и ее и сыновнее благосостояние; но, быть может, графиня, послушная больше гордости чем признательности, презрительно обойдется с нею…