воздухе палицы, которая в руках негра была страшнее падающей скалы, он стал наносить удары. Выдержать его натиск было немыслимо, потому что в глазах Рагдая стояла кровь. Кровь Гийома. Чёрный гигант попятился, отбиваясь палицей и щитом. Щит звенел над морем, как стопудовый соборный колокол. Оттеснив врага на корму, Рагдай со всей силы грохнул щитом по его щиту. Исполин свалился, как бык, ступивший на лёд. Рагдай топором рассёк ему череп и закричал, обращаясь к другому мёртвому телу:
– Наша взяла, Гийом!
– Во славу твою! – грозно подхватили дружинники, и, подняв сияющее оружие, снова ринулись на врагов. Талут, вернувшийся на ладью, был впереди всех. Морские убийцы, которых смерть главаря повергла в невыразимый ужас, с воплями обратились в бегство. Однако, лишь половине из них удалось запрыгнуть в свои галеры и кое-как убраться за линию горизонта. Все остальные были убиты, а их тела выброшены в море.
Настала ночь. И с нею пришла гроза. Хлынул ливень. Когда небо прояснилось, Рагдай и его товарищи сели к вёслам и принялись усердно работать ими. Лишь на рассвете они причалили к берегу, чтобы похоронить Гийома и пятерых дружинников, павших в битве. Их погребли на большой возвышенности, с которой была видна болгарская крепость Каноппа. Гийома Рагдай велел закопать в стороне от руссов и водрузить над его могилой крест, сколоченный из досок. Целый час дружинники просидели возле креста, не произнося ни слова. Им было не о чем говорить. Но многие плакали.
Стоял тихий и ясный полдень. Над морем кружились чайки. Опять взойдя на корабль, послы распили целый бочонок вина и с тяжёлой скорбью возобновили свой путь.
Он вскоре опять был приостановлен, так как Рагдай, что-то обсудив с Мальком, предложил дружине зайти в Каноппу. Талут спросил, для чего. Никто ему не ответил. Всем его было жаль, но все ещё ночью договорились не обращать на него внимания, что бы он ни предпринимал. В Каноппе Рагдай добился встречи с градоначальником, и, назвав ему своё имя, потребовал три десятка гребцов, вина и съестных припасов. Градоначальник выразил сомнение в его праве выдвигать требования подобного рода. Тогда Рагдай предъявил ему письменный приказ Феофано, адресовавшийся, разумеется, не болгарским властям, однако уверивший градоначальника в том, что с ним говорит посол Святослава, и всё немедля было дано. Спустя трое суток русский корабль вошёл в Дунай. Ещё через десять дней он благополучно причалил к гавани Переяславца.
Калокира в городе не было. Он ещё находился с дипломатической миссией на Балканах. Гийом убит! Два этих коротких слова ошеломили всю армию. Ведь Гийом был её душой. Для каждого воина он был братом. Весёлым и храбрым франком все восхищались, тайно или открыто, и почти все любили его. Святослав рыдал, как ребёнок. Более безутешен, чем он, был только Лидул. На несколько лет постарел Сфенкал и чуть не сошёл с ума Куденей. Помрачнел Рагнар, который встречался с Гийомом лишь один раз. Наверное, они много пили при этой встрече. Поминки справили во дворце. Он не мог вместить всех друзей Гийома. Пришли послы, купцы, музыканты, бродяги, пьяницы, проститутки. Весь Переяславец, да и всё Подунавье были объяты глубокой скорбью. Кремена вновь отличилась. Она стонала, выла, визжала, падала в обморок, исполняла траурный танец, хотела броситься с башни, и, наконец дошла до того, что стала кататься по полу, раздирая лицо ногтями. Многие были убеждены, что она надеялась таким образом получить от князя в подарок большой военный корабль для увеселительных плаваний по Дунаю. Мечта о собственном корабле терзала её уже две недели. Как бы то ни было, никаких плодов Кремена не сорвала с гибели Гийома. Гийом был тысяцким. Во главе его тысячи Святослав поставил Рагдая.
Глава десятая
Княжеские послы, приехавшие в столицу Болгарии, разместились на постоялом дворе. Хоть это достойное заведение находилось не на окраине, его главными постояльцами были мыши, клопы и вши. Более изысканных мест в Преславе не наблюдалось. Прошло два дня. Так и не дождавшись официального приглашения, Калокир и Вадим через городские власти уведомили царя о том, что они придут к нему во дворец через два часа. И они пошли. И их пропустили.
Приняли двух послов сыновья царя, Борис и Роман. Сам Пётр был тяжко болен. Царевичи восседали на двойном троне, спинка которого примыкала к стене весьма мрачной залы. Справа и слева от трона стояли военачальники, царедворцы и родственники царевичей. В числе этих людей был Дмитр, который приехал вместе с Вадимом и Калокиром. Он и переводил разговор Бориса с послами. Роман в этот разговор ни разу не встрял. Взяв у Калокира верительные бумаги, которые Калокир и состряпал на постоялом дворе, Борис передал их секретарю и осведомился, чего от него хотят. Иоанн сказал, что надо заключить мир. Царевич спросил, на каких условиях. Калокир объяснил, что основным пунктом мирных переговоров будет признание Подунавья частью Руси. Внимательно выслушав херсонита, Борис заметил:
– Насколько я понимаю, ты, Иоанн Калокир – ромейский патрикий?
– Я был ромейским патрикием, государь, – признал Калокир, – я много кем был. Нынче я служу Святославу, о чём свидетельствуют пергаменты, только что полученные тобою.
– А! Вот оно, значит, как!
По знаку Бориса какой-то старый вельможа, забрав у секретаря посольские грамоты, углубился в них. Прочие сановники, не знакомые или не согласные с этикетом, принятым при ромейском дворе, стали втихомолку между собой что-то обсуждать. Царевич, тем временем, обратился вновь к Иоанну:
– Так значит, ежели мы подпишем отказ от северных территорий, признав их за Святославом – война окончена?
– Она будет приостановлена до весны, – с небрежным поклоном сказал патрикий, – на окончательный мир великий киевский князь согласится только в том случае, если твой почтенный отец выполнит его второе условие.
– В чём же оно заключается?
Тон, которым был задан этот вопрос, патрикию не понравился. Он внимательно посмотрел в глаза сначала Борису, затем – Роману. Взгляд первого был бесстрастен. Роман же, в силу пятнадцатилетнего возраста не умевший сажать на цепь свои чувства, сжал кулаки. Поняв, что патрикий предоставляет ответ второму послу, Вадим произнёс:
– Весной наше войско, пройдя по южной Болгарии, перевалит через Балканы. Надеемся, что царь Пётр не воспрепятствует нам.
Сановники, продолжавшие перешёптываться, умолкли.
– Есть ли ещё какие-нибудь условия? – поинтересовался Борис после долгой паузы.
– Нет, – сказал Калокир, – это все условия. Князь решил не злоупотреблять любезностью твоего отца, дорогой царевич. И он рассчитывает на то, что царь в состоянии оценить его доброту и непритязательность.
– О, я тоже надеюсь на всё самое хорошее! Содержание нашего разговора будет доведено до царя. Завтра вы получите от него ответ. А сегодня вечером – кстати, уже через полтора часа, во дворце состоится праздничный