их приближении, Святослав от радости подарил Кремене целую дюжину африканских невольниц с серебряными браслетами на лодыжках. Он опасался уже, что его союзники не прибудут.
Медленно проезжая на своих рослых конях по торжищам Переяславца, захлестнувшим все его улицы, угры с тонким вниманием знатоков рассматривали товары, особо интересуясь изделиями из золота. Останавливались их взоры и на высоких, смуглых девицах редкостной красоты, обилием коих славилась северная Болгария. Те приветливо улыбались угрюмым всадникам, так как знали, что это – соратники Святослава. Князь пышно принял Михася и его шайку в своём дворце. Но основной пир, в котором участвовало всё войско, через два дня состоялся на берегу Дуная, неподалёку от пристани.
День был жаркий. Порядочно захмелев, все, не исключая Кремену и прочих девушек, преспокойно разделись и искупались. Вода отрезвила их, и до конца дня отрезвляла ещё не раз и не два, потому вино быстро кончилось. Но на пристани обнаружилось несколько кораблей, гружёных вином. Торговцы почли за честь пожертвовать Святославу и его воинам часть своего товара. В разгар веселья Кремена, устав от мужских бесед, села на коня и уехала в близлежащую деревеньку, к своим двоюродным сёстрам. Весть об её отъезде вмиг облетела окрестности, и на пир примчалась уйма других красавиц, мечтавших понравиться Святославу. Однако, сколько они ни крутились около князя, раздевшись чуть ли не догола, он не обращал на них никакого внимания, занятый разговором с военачальниками. Пришлось несчастным красоткам начать заигрывать с уграми – русским воинам и варягам вполне хватало подружек. Лидул, к примеру, пришёл на пир с четырьмя любовницами, Рагдай – с двумя, а Талут – с десятком. Многие удивлялись, откуда он берёт деньги на столь обильные развлечения, будучи невезучим игроком в кости. Ответ был прост: девушки любили Талута не только за его деньги. За год он сильно вырос и возмужал. Во всём войске лишь Святослав, Лидул и Рагнар могли с ним посостязаться в искусстве владеть клинком. А самое главное – он как был дураком, так им и остался. Перед отъездом Кремены, которая постоянно над ним смеялась, он заключил с ней пари, что переплывёт Дунай и сразу вернётся, даже не отдохнув на том берегу. Не вмешайся князь в это дело, Талут поплыл бы и точно бы не вернулся – пловец он был никудышный.
Свенельд, Сигурд и Михась что-то обсуждали со Святославом в течение всего пира. Время от времени разговор переходил в спор. На закате солнца князь подозвал к себе остальных своих полководцев. Когда они подошли и сели вокруг него, он им объявил:
– Итак, завтра мы начинаем войну с ромеями. У кого из вас есть ценные мысли, касающиеся этого дела?
Ратмир спросил:
– Южные болгары – друзья нам или враги?
– Пока непонятно, давно уж не было писем от Калокира, – признался князь, – но дней через пять, когда мы войдём в Преслав, этот вопрос выяснится.
Рагдай, которого обнимали две его нежные спутницы, чрезвычайно метко плевавшиеся одна в другую, вскричал:
– Ратмир, да какая разница?
– А, ты уже нахлестался вдрызг! – сорвал на Рагдае злобу Лидул, спутницы которого ещё час назад разбежались, заметив его желание их побить, – вы оба – ослы! И Ратмир, и ты! Дураку понятно, какая разница. Никакой! Плевать и на северных, и на южных.
– Спартанский царь Леонид с дружиной в три сотни воинов много дней удерживал на горном перевале стотысячную армию персов, – сказал Сфенкал, который услышал про Фермапилы от Калокира, – если болгары – на стороне ромеев, нам не преодолеть Балканские горы.
– Я не согласен, – вступил в разговор Михась, – у них едва ли хватит людей даже и на то, чтоб занять все главные перевалы и сделать их неприступными. А ведь есть ещё обходные лазейки! И их немало.
– Ты знаешь эти лазейки? – спросил Сигурд.
– Да, конечно. Я ведь ходил во Фракию раз пятнадцать.
Прищуриваясь от солнца, разлившего по цветущим долинам багрянец вечера, Святослав взглянул на Рагнара.
– Ну что, Рагнар? Возьмём мы Константинополь?
– Наверняка, – лениво ответил бывший этериарх, сцепив на одном колене белые, как у юной патрицианки, руки, – в нём многие захотят открыть нам ворота, как только мы к нему подойдём. Тебя, князь, боятся.
– А если не захотят? – задал вопрос Харальд. Рагнар спокойно пожал голыми плечами, с которых ещё стекали капли воды, и проговорил:
– Тогда нам Константинополь не взять, потому что он – непреступен.
Князь и все полководцы переглянулись. Тон бывшего любовника Феофано не позволял им ни на одно мгновение усомниться в том, что он точно знает, о чём толкует. Но, тем не менее, Святослав спросил:
– Ты в этом уверен?
– Я уточню. Для того, чтобы взять штурмом Константинополь, обороняемый тридцатью тысячами схолариев, нужно полмиллиона хороших воинов и полтысячи осадных машин. Однако же, повторяю – ворота будут открыты.
– Вот и отлично! – крикнул Лидул, и, поднявшись на ноги, зачерпнул ковш вина из бочки, – давайте выпьем, друзья!
Так как у Лидула голос был громкий, его призыву последовала вся армия, в обнажённом виде расположившаяся на берегу.
Опорожнив кубок, князь посмотрел на Дунай. На синих волнах, всколыхнутых вёслами, догорал последний луч солнца. Святослав вспомнил, как год назад он глядел на Днепр. Примерно так же глядел. Но только Дунай был сильнее, шире Днепра. Казалось, что он ещё более внушительно говорил молодому князю: «Не дал ли я тебе всё, о чём ты мечтал? Смотри, сколько кораблей, нагруженных золотом и товарами! Сочти деньги, уже принесённые тебе мной! Так ли уж нужна тебе Азия с её древними городами, затерянными в бесплодных пустынях и на неведомых берегах огромных морей? Не встретят ли тебя там бесчисленные войска, умеющие сражаться? Ты, может быть, победишь, но ради чего всё это? Константинополь? Да, он велик и надменен, но разве он мешает тебе, как мешал Итиль, который ты уничтожил? Заслуживает ли он быть стёртым с лица Земли? Оставь же его! Оставь и мечты о далёких землях. Царствуй над тем, что ты уже взял! Куда тебе больше?»
Солнце зашло, и Дунай поблёк. В тот же самый миг из деревни, стоявшей на берегу к западу от пристани, рысью выехал всадник. За ним вприпрыжку бежали дети. Они кричали, указывая на сорок тысяч пирующих:
– Вон они! Вон они!
Верховой пришпорил измученного коня. Тот уже хрипел и тряс головой, переходя с крупной рыси на мелкую. Удар шпор заставил его совершить немалый скачок. И это усилие стоило ему жизни. Он застонал, и, снова коснувшись земли копытами, повалился набок, чтоб больше уже не встать. С помощью детей высвободив из-под него ногу, всадник вскочил и, сильно хромая, почти бегом устремился к князю и его воинам. Те за ним внимательно наблюдали. Два отрока побежали ему