могла бы, пожалуй, только та пытка, которую, время от времени, устраивала ему Перл. Вспомнив о Перл, Пинхас покачал головой и погрустнел.
– Господи, Боже мой, – шептал он едва слышно, толкая перед собой велосипед. – Ну, что бы мне было не выйти двумя минутами позже?
Разумеется, Перл возникла немедленно, стоило только им появиться на пороге квартиры. Окинув взглядом мокрого молодого человека, она вопросительно посмотрела на Пинхаса. В глазах ее можно было прочитать все, кроме радости по поводу того, что видели сейчас ее глаза.
– Вот, – сказал Пинхас, ставя велосипед к стене и утешая себя тем, что, в конце концов, лучше пережить семейную ссору, чем вынести гнев управляющего. – Вот, – повторил он, показывая на стоявшего рядом с ним молодого человека и пытаясь найти подходящие к случаю слова. – Дело в том, дорогая, что произошла ужасная вещь. Ты только не волнуйся.
Глаза Перл, и без того большие, открылись еще шире. Из их глубины несло ледяным холодом.
– Говори, – сказала она голосом, от которого, пожалуй, мог отняться язык и не у такого героя, как Пинхас.
– Ничего такого, – он попытался улыбнуться. – Я хотел сказать, ничего страшного. Я просто сбил этого симпатичного молодого человека. Наехал на него. Слава Богу, все обошлось. Видишь? С ним все в порядке.
Последовавшее затем молчание, казалось, могло обратить в паническое бегство даже мертвого. Во взгляде Перл бушевала зима.
– Ты изверг, – сказала она, наконец. – Мало того, что ты погубил мою жизнь и жизнь наших детей, и жизнь моих родителей, так теперь еще ты ездишь по улицам и давишь людей. Я так и знала, что когда-нибудь этим все кончится. Лучше бы ты наехал в детстве на самого себя… Господи, Боже мой! – застонала она почти так, как совсем недавно стонал сам Пинхас. – Господи, Боже мой! Да что же ты держишь его на пороге? Хочешь, чтобы он теперь умер от воспаления легких?.. Проходите, проходите, господин…
– Гитлер, – сказал молодой человек, опять залившись краской. – Адольф Гитлер. Здравствуйте.
– Да, закрой же дверь, – страдальчески прошептала Перл. – Или ты не знаешь, какие у нас соседи?
– Он художник, – Пинхас надеялся, что гроза прошла мимо.
– Тем более не надо было наезжать на него, пьяница, – продолжала Перл. – Почему невинные люди должны страдать от того, что ты плохо ездишь на своем велосипеде? Снимайте вашу одежду и проходите в комнату, господин Гитлер, – вновь обратилась она к молодому человеку, причем совсем не тем голосом, каким она только что разговаривала с мужем. – Я дам вам халат.
Спустя четверть часа господин Гитлер, завернувшись в халат, сидел в столовой за накрытым белой скатертью круглым столом и рассказывал о своей жизни. Пинхас слушал его, расстегнув мундир, отдыхая после пережитого волнения, время от времени вставляя замечание или задавая вопросы. Забрав с собой порванную куртку, Перл ушла на кухню и задернула занавеску.
– Если бы чертежи пропали, это была бы просто катастрофа, – говорил между тем Гитлер – Я работал над ними почти две недели. Хорошенькое у меня было бы лицо, если бы я пришел и сказал, что надо все начинать сначала!
– Слава Богу, они не пострадали, – сказал Пинхас.
– Это чертежи водонапорной башни, – продолжал Гитлер. – Хотите, я вам покажу?
Он встал и раскрыл матерчатую папку.
– Вот, – и он, вынимая один чертеж за другим, раскладывал их на столе. Видно было, что это доставляет ему удовольствие.
Пинхас обошел стол и встал рядом с господином Гитлером.
– Ого, – с уважением произнес он, рассматривая переплетение линий и пунктиров. – Тут, пожалуй, без стакана красного не разберешься.
– Поговори у меня, – донесся из-за занавески голос Перл. – Пьяница.
– Пришлось попотеть, – сказал Гитлер. – Эти перекрытия надо было начертить в трех разных проекциях, иначе было бы непонятно… Видите, вот здесь моя подпись.
– А это что? – спросил Пинхас, ткнув пальцем в чертеж, туда, где два десятка линий собирались в изящный инженерный цветок.
– Это консоли, – ответил Гитлер, краснея от удовольствия. – Железные балки, на которых крепится лестница. Знаете, кем я хочу стать? Архитектором. Я думаю, у меня есть для этого все данные.
– Конечно, есть. Конечно. Отчего бы им не быть. Вы еще молоды, можете легко стать, кем захотите.
– Нет, нет, только архитектором, – поспешно сказал Гитлер. – Но, конечно, не в Вене. В Вене многого не добьешься. Я хочу перебраться в Гамбург или в Мюнхен. А на это, сами понимаете, нужны деньги, вот и приходится вертеться, как белка в колесе.
Он убрал чертежи и вновь уселся за стол.
Упоминание о деньгах вернуло Пинхаса к действительности. Покосившись на занавеску, он подошел к небольшому шкафчику в глубине комнаты, порылся там и вернулся, держа в руке свернутую в пакетик бумажную салфетку.
– Тш-ш, – он прижал палец к губам, показывая глазами на занавеску, за которой сидела Перл. – Вот, возьмите, – прошептал он, наклонившись к молодому человеку и протягивая ему пакетик. – Тут пять гульденов. Это все, что у меня есть.
– Ага, – сказал Гитлер, отводя глаза и пряча бумажную салфетку в карман халата. – Спасибо.
Лицо его пылало.
– Не забудьте, – и Пинхас еще раз приложил палец к губам.
Молодой человек легко похлопал себя по карману и сделал успокаивающий жест.
По лицу Пинхаса скользнуло легкое облачко сожаления. Что там не говори, а все-таки это были пять гульденов. На дороге не валяются. Если бы не это досадное происшествие, то он бы, конечно, сумел потратить их, как надо. Черт бы побрал этот дождь!
– Вы можете курить, – сказал он, возвращаясь на свое место и доставая папиросы.
– Спасибо. Я бросил. Уже почти два года.
– Не может быть, – удивился Пинхас. – Правда?.. Да, ведь это просто подвиг.
– Конечно, это подвиг, – снова подала из-за занавески голос Перл. – Молодой человек думает о своем здоровье и не хочет огорчать своих родителей.
– Я выкуривал по сорок папирос в день. Можете представить? Если откладывать, то за полгода на эти деньги можно было бы купить хороший костюм.
– Еще бы, – Пинхас с уважением посмотрел на молодого человека.
– Но потом я посчитал, что каждый день я трачу на сигареты тринадцать крейцеров. Если вместо этого купить масло и хлеба, то можно сделать бутерброды, при этом еще останется пять крейцеров на краски и бумагу. Так что же выгоднее? Травить себя дымом или более или менее сносно питаться, да еще заниматься своим делом?
– Это просто геройство, – сказал Пинхас.
– Я выбросил сигареты в Дунай и с тех пор даже не думал о них.
– Просто потрясающе, – Пинхас убрал папиросы.
– Ну, вот и готово, – Перл появилась на пороге с курткой в руках. – Совсем как новенькая… Вы ведь поужинаете с нами, господин Гитлер?
Глаза юноши блеснули, он покраснел и пробормотал в ответ что-то невразумительное.
– Даже и не думайте отказываться, – сказала Перл. – Мы вас так не отпустим.
– Бабушка вообще была очень гостеприимной хозяйкой, – пояснил Иезекииль. Спицы в его руках так и мелькали. Кружевная салфетка была уже