не такое. И ничего, живы.
– А как же быть с тем человеческим, которое выгодно нас отличает от зверей?.. С надеждой, справедливостью, верой?
Похоже, на этот раз она говорила серьезно, так что в ее голосе можно было расслышать какие-то прежде ей не свойственные нотки, как будто она не просто о чем-то говорила, но скорее, жаловалась и просила о помощи.
– Может быть, нам все это только снится, – вздохнул Давид, пытаясь не обращать внимания на боль. – Все, что мы называем человеческим. А потом однажды проснешься – и увидишь вокруг одни только свиные пятачки.
Он вдруг догадался, что сейчас она заплачет.
– Анна, – сказал Давид, быстро поднявшись из-за стола и подойдя к сидящей Анне. – Я что-то не понимаю…
Он обнял ее за плечи, а потом погладил по голове. Как маленького ребенка, который плакал над сломанной игрушкой.
Самое время было появиться Феликсу.
– Ну, что такое?
– А ты не знаешь, – и Анна заплакала, уткнувшись головой ему в живот.
– Эй, эй, – Давид опустился рядом с ней на колени. – Это ведь не из-за нашего Левушки, надеюсь?
Анна кивнула.
– Не может быть… Так это правда?
В ответ она кивнула опять. Потом сказала:
– Мне кажется, это все уже знают.
– Никто ничего не знает, – соврал Давид. – Я просто видел вас вместе и подумал, ну мало ли что…
– Мало ли что? – негромко переспросила Анна.
– Да что угодно.
– Только не подумай, ради Бога, что у нас что-то было, – сказала она, вытирая слезы.
– А если бы и так, – Давид поднялся с колен.
– Между прочим, я все-таки замужем, если ты не забыл.
– Я в курсе, – сказал Давид, подходя к раковине.
Последующая затем пауза была полна шумом включенной воды, довольным фырканьем Давида и шелестом салфеток. Потом она сказала:
– Знаешь, что я тебе скажу, Дав. Все на самом деле страшно просто. Когда я его вижу, у меня начинают дрожать коленки, вот и все. И ничего с этим не поделаешь.
– Анна, – сказал Давид.
– Вот тебе и Анна, – она бросила полотенце на стол. – Больше всего я хотела бы, чтобы ничего этого не было.
– Похоже, нас об этом не очень-то спрашивают, – сказал Давид.
– Похоже, – кивнула она, заглядывая в зеркало и поправляя волосы.
– Знаешь, – сказал он, дойдя до окна и повернув назад, – я вчера подошел к книжным полкам. Посмотрел на все эти книги и вдруг почувствовал страшное раздражение – да за каким чертом, думаю, нужна это гора бессмысленной макулатуры, от которой никакого проку? Что они могут нам рассказать после того, как мы сами побывали на этой чертовой земле?.. Да, ведь наверняка ничего… Понимаешь?
– Бедные книжки, – улыбнулась Анна, возвращаясь к самой себе, как возвращаются после уборки разгромленной гостями квартиры – А что тебе надо, Дав?.. Тебе ведь тоже что-то надо, правда? Только не говори, ради Бога, что тебе нужны Райские кущи.
– Райские кущи, – повторил Давид. – Мне нужны Райские кущи, если ты до сих пор не знала. И притом – немедленно.
– Боюсь, что медицина тут бессильна, – сказала Анна.
– К сожалению, – согласился Давид. – Но ведь они тебе, тоже нужны, эти Райские кущи, разрази их гром небесный?
– И притом – немедленно, – и Анна засмеялась.
113. История с баллоном
В конце концов, это все-таки была история, Мозес. То есть нечто такое, что остается в назидание будущим поколениям. Нечто важное, что открывает нам некоторые перспективы. На чем мы, так сказать, учимся и взрослеем. Как, например, на той истории, которая случилась однажды с баллоном газа. С обыкновенным газовым баллоном с какой-то нелепой маркировкой на красном боку. Кажется, это был баллон под номером Одна Тысяча Триста Семьдесят Шесть Дробь Одиннадцать, – тот самый, который горел, не переставая, пять лет подряд и все никак не кончался, что можно было проверить по входящим и исходящим документам и что, с другой стороны, было совершенно немыслимо во всех отношениях. Кто-то предложил даже позвать специалистов, чтобы они разобрались с этим странным явлением, тем более что многие вокруг давно уже стали смотреть на этот баллон несколько, так сказать, sub specie aeternitatis, что, в конце концов, стало выливаться в настоящее поклонение этому несчастному баллону, как новоявленному чуду, которое свидетельствовало об истинности нашей веры и незыблемости дарованного нам Откровения гораздо лучше и яснее самого Откровения. Тайком пробравшись на кухню, эти несчастные кланялись своему баллону, творя всевозможные молитвы и даже повязывая на его вентиль записки и разноцветные тряпочки, какие испокон веков засовывают обычно в каменные щели или повязывают на ветвях священных деревьев, загадывая при этом какие-нибудь нелепые желания, например, «хорошо бы дядю Труля убила молния», или «пускай моего братика заберет черт», или что-нибудь уже совсем несусветное, вроде того, что загадал однажды сам Мозес у Западной стены, когда был мальчиком, пожелав видеть через стены, чтобы подсмотреть, как моется в ванной тетя Мариам, когда она приезжала к ним в гости из Ашдода. В конце концов, этот баллон отгородили веревкой и поставили сторожа, и уже никого не подпускали к нему просто так, а только в определенное время, которое вывешивалось заранее у дверей. Что же касается тряпочек и записок, то их повязывал теперь сам главный повар, беря за это небольшую плату, что было, конечно, справедливо, потому что не нанимался же он, в самом деле, бегать и привязывать эти дурацкие тряпочки забесплатно? Тогда же примерно вышла в свет, наделавшая большой шум, брошюра преподобного отца Саввы Московского, в которой можно было прочитать среди прочего, что идя навстречу прогрессу и пожеланиям верующих, Бог время от времени слегка меняет свой имидж, используя современную технику для большего вразумления жестокосердных и жестоковыйных людей, для которых истины веры становятся более понятны, если они облечены в современную форму, сохраняя при этом свое Божественное содержание. Это, например, значило, – писал о. Савва, – что для современного сознания сам стальной баллон может легко символизировать Бога-Отца, вентиль – Бога-Сына, а газ, находящийся в баллоне – Духа Святого. Брошюра имела огромный успех, несмотря на то, что сам о. Савва был запрещен к служению и отправлен чистить картошку в один из отдаленных российских монастырей где-то на Белом море, где он и основал новое согласие, прозываемое «крестобаллонным». Тогда же – или, может быть, чуть позже, произошло и то великое столкновение между христианами и иудеями, о котором современный христианский летописец сказал, что «брань та была велика, а победа христиан неоспорима», тогда как иудейский летописец, напротив, сообщал, что «с присущей им злобой, христианские псы лаяли на каждом шагу на верных сынов и дочерей Сиона, что никак не повлияло на убедительную победу Израиля». И те, и другие считали, опираясь на множество убедительных оснований, что неиссякаемый баллон с газом послан Небом именно им, а уж никак не их соперникам, и