Читать интересную книгу "Общие вопросы этнографии русского народа. Традиция. Этнос. Религия - Олег Викторович Кириченко"

утверждении власти большевики были вполне серьезны и настроены на долгосрочное воплощение в жизнь этого опыта прошлого.

Влияние идей Н. Ф. Федорова на духовную сторону советской идеологии было колоссальным. Метеорология, ракетостроение и в целом одушевленное отношение к машине, музеи вместо храмов — все это очевидные и наглядные следы федоровского присутствия в советской действительности. Федорова до революции не просто поддерживали, а боготворили Л. Н. Толстой, В. С. Соловьев, Ф. М. Достоевский. Под его влиянием находились космисты советского периода: о. Павел Флоренский, К. Э. Циолковский, В. И. Вернадский и ряд других. Идеи Федорова активно продвигал в жизнь такой активный организатор советской литературы в первые годы советской власти, как В. Брюсов. Под влиянием федоровских идей находились А. Блок, М. Горький, Б. Пастернак, А. Платонов[633]. Для А. С. Панарина — антисталиниста — связь Вернадского с советской эпохой неочевидна. Философ критикует Сталина за то, что тот «уподобляет общество и даже сам космос складу рукотворных вещей, устаревающих физически и морально и потому подлежащих выбраковке. Для подобного мышления не существует ничего самоценного — все стоит под знаком функции, ничего уникального, все тиражируется. Такое мышление ценит лишь то, в чем человек и в самом деле уступает машине, ритмичность и безотказность»[634]. Но тут же обеляет интеллектуальный продукт этой эпохи — космизм В. И. Вернадского, считая, что он вполне чист от «заразы сталинизма». Отсюда, «из Вернадского», А. С. Панарин черпает философскую доктрину для будущей России: «В отношении онтологического статуса (вернуть право живого и повысить его статус) пионерское значение имеют работы В. И. Вернадского и других основоположников русского космизма»[635].

Сталинский период

При Сталине (его единоличной власти) продолжился процесс советского нациестроительства за счет советизации и атеистической этнизации населения страны. Во второй половине 1920‐х годов, когда начала решаться задача освобождения этничности малых народов от религиозности, в национальной политике стали намечаться перемены. Суть их заключается в изменении официального отношения к русскому народу. Русские перестают рассматриваться в качестве должников перед малыми народами, напротив, начинает звучать тема их особых заслуг перед революцией. Насколько серьезными были эти перемены? Ведь есть свидетельства, говорящие об обратном. О великорусском шовинизме Сталин говорил на XVI съезде в 1930 г. («Решительная борьба с пережитками великорусского шовинизма является первоочередной задачей нашей партии»[636]). На XVII съезде в 1934 г. эта тема («великорусский национализм») все еще продолжала звучать.

Тема перемены курса Сталиным впервые внимательно исследована В. В. Кожиновым[637], который ставил в безусловную заслугу вождю это деяние. По мнению Кожинова, Сталин сознательно возвращался в лоно имперской традиции, потому что понял ошибочность и бесперспективность интернационалистского большевистского пути. Вождь искренне перешел на русофильские позиции, в чем и проявилась его политическая мудрость и дальновидность. Здесь очевидна просталинистская позиция автора. С близких позиций исследует это время О. А. Платонов[638].

Впервые обстоятельно и академично проблему русских как этноса затронули авторы коллективной монографии «Русский народ в национальной политике. XX век» (Кунгур, 2007)[639]. Были рассмотрены темы мнимого русофильства Сталина, в целом, особенности большевистской национальной политики, связанные с проблемой «искупления вины» русским народом перед малыми народами, и был дан развернутый анализ всех сторон деятельности власти (экономической, социальной, культурной), имеющей отношение к специфике советского цивилизационного процесса. Авторы книги впервые с максимальной долей объективности поставили вопрос о цене, которую заплатил русский народ за большевистские эксперименты не только в области национальной политики, но и в целом — в развитии страны. Нельзя не согласиться с их выводами, что даже цивилизационная деятельность, направленная «из Центра» на благо малых народов, была во многом бесполезной, парадной, не затрагивающей подлинного подъема производительных сил этих регионов. Здесь, как и везде, преобладала штурмовщина, шла перекачка ресурсов из одного места в другое, но самое главное — просматривалось очевидное равнодушие как к судьбе русского народа, так и к судьбам малых народов. Авторы монографии оставляют в стороне вопрос о церковной политике власти, считая, очевидно, что она не связана с национальной политикой, хотя, как мы покажем ниже, это было совсем не так.

Позже появилась монография А. И. Вдовина «Русские в XX веке» (М., 2014). В переработанном и дополненом виде она вышла в 2019 г. под названием «Русская нация в ХХ веке (русское, советское, российское в этнополитической истории России)». Здесь собран огромный материал по всему спектру данного вопроса, прослеживается самым тщательным образом, как политически менялся «русский вопрос» на всем протяжении XX столетия. На сегодняшний день работа А. И. Вдовина является наиболее обстоятельной и объективной попыткой раскрыть драматургию советской национальной политики, позволяющей понять, «что с нами происходит сегодня».

В целом указанный подход нашел и официальное признание, поскольку эта точка зрения была закреплена в учебном пособии для студентов истфака МГУ, написанном А. С. Барсенковым и А. И. Вдовиным (3‐е изд. М., 2010)[640]. Авторы признают проект Сталина его личным достижением, выражением его всегдашних «почвеннических» позиций, в противовес «интернационалистской» (группа Троцкого, Зиновьева, Каменева).

В исследовании В. И. Козлова «История трагедии русского народа» Сталин предстает как прагматик, почувствовавший приближение войны с фашисткой Германией и начавший задолго до этого готовить страну к грядущим событиям. Сталин действует как всевластный тиран, но при этом мудрый политик[641]. Главный апологет советского строя С. Г. Кара‐Мурза вообще не касается этой темы в своей знаковой работе[642]. Для него советскость является более высокой ступенью консолидации общества, чем этничность, поэтому «национальный вопрос» ему не интересен. Не найдем мы проработки этого важнейшего для советского периода вопроса и у либерально ориентированных авторов, например, в двухтомнике «История России в XX в.» под ред. А. С. Зубова[643]. Не касается этой темы и акад. В. А. Тишков в своей монографии[644].

Сталинская советскость отчасти отличалась от ленинской. Главное отличие ее состояло в декларативно‐формальном снятии «революционного проклятия» с русского народа и объявлении его народом, составившим авангард революции, ее решающую силу. Реабилитировали не какую‐то отдельную группу, а именно весь народ. Сделано это было не бескорыстно, не по велению сердца, не из русофильских побуждений нового вождя[645], а в силу того, что советская власть в экономической сфере во второй половине 1920‐х годов зашла в тупик, из которого она могла выбраться, только изменив свою репрессивную политику по отношению к русскому народу. Сталин‐интернационалист оказался готов к такому шагу, Троцкий‐интернационалист — нет. Уже с конца 1920‐х годов Сталин начинает менять ленинский курс и осторожно говорить о праве русского народа на первенство в СССР, по праву первопроходца в революции. К середине 1930‐х уже ясно обозначился крен в этой новой политике. Обстоятельно этот процесс раскрыт в указанной коллективной монографии А. И. Вдовина, В. Ю. Зорина, А. В. Никонова[646]. Новый курс стал проявляться и в пропаганде, и в школьном обучении, и в замене кадров в