class="p1">И я, я – шут, для блага человека 
отдал всю жизнь до этой седины.
 Хоть нёс я голод с вами, все мученья,
 но не согнулся я от всех невзгод.
 Язык шута насыщен обличеньем
 для тех, кто жал и угнетал народ.
 Как много лет, служа душой народу,
 я ждал и ждал, когда же наконец
 увижу я желанную свободу,
 и оживёт народ-полумертвец.
 И ожил он! Мозолистые руки
 низвергли зло былое навсегда!
 Рабочий люд под скипетром науки
 творит свой мир, мир братства и труда.
 Быть может, мне вопрос предложат:
 – Чего ж молчишь ты, шут-старик?
 Иль новый быт тебя уж больше не тревожит?
 Иль как-нибудь привязан твой язык?
 Что ж ты молчишь?..
 И я, как шут народный,
 отвечу так спросившему в ответ:
 – Народ живёт лишь десять лет свободно,
 рабом же был он триста долгих лет…
 Народ воскрес, он жаждет только мира,
 Он учится, с ошибками творит.
 Пусть помолчит пока моя сатира —
 мой слабый ум и совесть так велит.
 Теперь же знания свои и чувства
 я отдаю, чтобы просветить народ,
 и новый вид бессмертного искусства
 в содружестве с наукой процветёт!
 * * *
 – Значит, ты плохой, жадный мальчик, – обращается отец к шестилетнему Прову, моему сыну.
 Пров насупился и молчит.
 – Значит, все будут знать – Провушка жадный.
 Внук опять не отвечает деду.
 – Ну, ты подумай, ведь это же все ребята будут видеть, все, кто приходит к нам в Уголок.
 Снова нет ответа.
 – Какой ты скверный! Какой ты бесчувственный! Ну, скажи: отдашь?
 – Не отдам.
 Этот спор происходил у семидесятилетнего деда с шестилетним внуком из-за игрушечного автомобильчика. Его Прову привёз кто-то из Германии. Игрушка была замечательная, машинка ездила по столу и, едва приближаясь к краю, сама сейчас же сворачивала в сторону. Там было сделано, кажется, какое-то специальное колесико, и, как только оно повисало в воздухе, автомобиль поворачивал.
 А у отца, конечно, сейчас же возникла идея использовать эту игрушку для мышиной дороги, чтобы мышка ехала на автомобиле. И вот он начал клянчить эту машинку у Прова. Это надо было видеть – на полном серьёзе.
 – А я думал, что ты добрый мальчик.
 И в результате отцу удалось-таки пронять его… Пров в конце концов пришёл и отдал ему этот автомобильчик.
   В. Г. Дуров
    Мои артисты
 (Главы и фрагменты из книги)
    Я становлюсь артистом
  У моего дедушки, Анатолия Леонидовича Дурова, был сын, Анатолий Анатольевич, тоже известный дрессировщик. Это мой дядя. В его семье я вырос. Ещё мальчишкой я очень любил животных и проводил в их обществе все свободные от школьных занятий время. А на каникулах я разъезжал с дядей по разным городам и помогал ему в его работе.
 Своё первое выступление я помню и сейчас очень хорошо. Я вышел на манеж в костюме гнома, неся перед собой столик, на котором сидели крысы. Столик был довольно тяжёлый, а я ещё маленький и не особо ловкий. Я споткнулся, выпустил столик из рук и растянулся на манеже. Крысы, недолго думая, разбежались в разные стороны, зрители стали хлопать в ладоши и громко смеяться. А я страшно смутился, вскочил и убежал за кулисы.
 С дрессировкой животных вначале у меня тоже ничего не получалось. Я очень любил собак и голубей, и как только дядя уходил из дому, принимался за их обучение. Наберу бывало у матери в буфете разных вкусных вещей и доотвалу кормлю своих питомцев. Они жирели, становились очень ленивыми и совсем не хотели меня слушать.
 У дяди было много обезьян. Как-то раз дядя послал меня поймать и принести для участия в спектакле одну обезьяну по имени Манька. Я смело вошёл в вольер, где помещались обезьяны, и принялся ловить Маньку. И вдруг на меня градом посыпались обезьяны. Их было двадцать четыре штуки, а я один, и все они царапали, кусали, трепали меня за волосы. Еле выбрался я на волю! После этого случая я стал относиться к обезьянам с большой опаской и старался не раздражать их. С виду они как будто и весёлые, и добрые, но если рассердятся и нападут целой стаей – беда!
 Только после нескольких неудач я наконец понял, что дрессировка животных – дело нелёгкое, что надо долго учиться и иметь большое терпение. Я стал внимательно наблюдать, как работает во время репетиций мой дядя, учился у него, и животные тоже начали ко мне привыкать.
 В дядиной группе появился новый артист, – большой и свирепый волк по имени Зубр. Я никогда не забуду первой репетиции, которую проводили с Зубром. Несколько человек вели волка на аркане, другие стояли на манеже с палками, припасёнными на случай, если волк вздумает вырываться. А волк шёл, весь ощетинившийся от злости, скалил зубы и сердито рычал на окружающих.
 Как ни старался дядя, он ничего не мог поделать с этим свирепым хищником. Волк щёлкал зубами и готов был броситься на каждого, кто пытался к нему приблизиться. Скоро все решили, что из упрямого, злого волка никогда не получится хорошего артиста и не стоит тратить на него время. Его посадили в клетку и ставили в покое.
 Однажды вечером, во время репетиции, в цирке погас свет. Пробираясь в темноте за кулисами, я неожиданно наткнулся рукой на что-то мягкое, пушистое и, решив, что это наша овчарка Пирри, стал её гладить.
 В эту минуту зажёгся свет, и я чуть не оцепенел от ужаса. Оказывается, я остановился возле клетки с Зубром и в течение нескольких секунд нежно поглаживал волка по голове. Я мигом отскочил от клетки и, стоя на порядочном расстоянии, стал следить за волком. А тот тоже смотрел на меня и при этом вёл себя удивительно миролюбиво: не рычал, зубами не щёлкал. Тогда я расхрабрился, отпёр клетку и на одном коротком поводке вывел Зубра на манеж.
 Все были так поражены нашим появлением, что репетиция сразу прекратилась. Меня просто забросали вопросами! Дяде и его помощнику не терпелось узнать, как и когда мне удалось приручить такого свирепого зверя. Ая и сам не знал, как это получилось. Если бы за кулисами было светло, я бы не заблудился и уж, конечно, обошёл бы клетку с волком на приличном расстоянии. Приручать и дрессировать Зубра я не пытался даже в мечтах.
 С тех пор прошло много лет. Я изучил и выдрессировал очень много животных. Происшествия с волком я