только те, кто никуда больше не уйдет. Как ты умудрился снова открыть рану на лице, мальчик?
— Ты дважды огреб от пацана, который даже стрелять толком не умеет, — добавляет Салим тоном, которым обычно ставят неутешительный диагноз. — Непохоже на человека с мозгами.
— А ты, священник, чуть не сломал гипс о своего послушника, — замечает доктор. Рид переводит взгляд «ну-ка, ну-ка» на тут же захлопнувшего рот Салима. — Да так, что почти получил еще один перелом.
Смотри в глаза, Салим. Смотри прямо в глаза и понимай, сколько шуточек на этот счет тебя ждет, наш ты человек с мозгами.
— Ты, белый, — доктор пихает ему в руку тюбик. — Мажь каждые два часа, иначе останется шрам. А теперь идите. — Она машет рукой в сторону двери. Рид поправляет повязку на руке, благодарит и встает.
Девочка-ассистентка звонко спрашивает, заинтересованно и смущенно стреляя в него глазами:
— Вам вызвать машину?
— Спасибо, мы дойдем пешком, — вежливо отказывает Салим и подталкивает Рида к выходу.
Рид хохочет, стоит им только оказаться на улице:
— Ты что, побил Андрея гипсом?
Салим мрачнеет и не отвечает, только достает сигарету и закуривает. На нем разрезанная с одной стороны футболка и мешковатые штаны размера на три больше, но подвернутые и крепко затянутые ремнем.
Его загипсованная рука тоже подвязана, и со стороны они смотрятся теперь как два Одноруких Джо: у Рида — левая, у Салима — правая.
Дым прикуренной сигареты попадает Риду в нос, и он чихает, потом стонет: лицо его не в том состоянии, чтобы выдерживать такие мышечные нагрузки.
— Значит, копы, — вздыхает Салим.
— Угу, — глубокомысленно — и устало — соглашается Рид. Все, что он мог сообщить, уже сообщил, пока его снова зашивали.
Они медленно — в основном из-за Рида — идут вдоль узкой улицы с двухэтажными темно-синими домами с традиционной для Джакарты красной черепицей. В основном гости между улицами тут передвигаются на машинах, но иногда прогуляться пешком оказывается хорошей идеей. Район небольшой, здесь все на расстоянии пяти минут ходьбы.
— Слушай, объясни мне, — задумчиво говорит Салим. Рид слышит: ссора осталась в прошлом. — Я тебя знаю сколько, лет десять?
— Четырнадцать, эй, — оскорбляется Рид.
Салим игнорирует.
— И за все это время ты безрассудно бросался под пули всего пару раз. И то, если не изменяет мне память, в безвыходных ситуациях — все остальное время у тебя был какой-то план. Да, хреновый, да, не от мира сего, но он был.
Он поворачивается к нему и смотрит пытливым, тяжелым взглядом. Определенно не тот святой отец, которому хочется исповедоваться.
— Чего тебя сейчас-то так припекло?
До нужного им дома еще минут пять хода. Рид экстренно пытается придумать, как бы растянуть шутки, ерничество и переводы тем на все это время. И даже открывает рот.
— Даже не пытайся, — опережает его Салим. — Это не сработает.
Рид клацает челюстями.
— Ты мне кто, психоаналитик?
Показушная веселость с него слетает. Остаются усталость, давящая на плечи, тяжелая голова, ноющее тело, пульсирующая рука и глухая, колючая злость — в основном на самого себя. Он должен был просто отдать оттиски блядскому Кирихаре, а не… А не заводиться. Когда он успел так вляпаться и не заметить?
— Продолжай в том же тоне, — грубовато, но спокойно соглашается Салим, — и я прострелю тебе вторую руку.
Рид раздраженно, тяжело вздыхает и ускоряет шаг. Может, этот целитель мирских душ не догонит его на своих коротеньких ногах?
Салим догоняет его в два счета. Блин.
— Ты чего бесишься? — вздыхает он. — Ну спас мальчишку, ну объебался с благими намерениями, успокойся уже. Из них вообще знаешь куда дорожка выложена?
Рид ускоряет шаг еще больше.
Не будет он сейчас об этом говорить.
В следующий раз Салим нагоняет его у низких декоративных чугунных створок одного из домов, выделенных Церкви, и предлагает, поднимая на Рида взгляд:
— Может, тебе покурить?
— Я еле бросил, — отмахивается тот. — Сейчас вот точно не самое лучшее время начинать снова.
— А мне кажется, подходящее. Слушай, — он морщится, — я к тебе в душу лезть не собираюсь. Просто говорю…
Все самые хреновые реплики Салима всегда начинались с «просто говорю».
— Еще ни один твой роман не начинался нормально. И к тому же, — он вздыхает, — ни один из них и не заканчивался нормально. Дело, я думаю, в тебе, — спасибо, друг, — и в том, что ты начинаешь симпатизировать самым неподходящим для этого людям. Возможно, из-за этого тебя когда-нибудь и кокнут. В следующий раз, когда ты западешь на какую-нибудь дамочку или мужика откуда-нибудь из Интерпола, я напомню тебе об этом.
— Мы пригласим тебя на свадьбу, — поджимает губы Рид, поднимаясь по ступеням, — чтобы ты окосел от зависти.
— И еще, Рид…
Он оборачивается. Салим мрачно вздыхает, глядя на него снизу вверх, и вынимает сигарету изо рта:
— Не все вокруг похожи на тебя. Не всем легко дается то, что делаешь ты. У тебя золотые мозги, но из-за этого ты иногда забываешь… — Он задумчиво делает пасс рукой с сигаретой. — Мы, обычные люди, за тобой часто не поспеваем. Держи это в уме.
* * *
Возвращаясь к списку того, за что Кирихара открыто и совершенно искренне Джакарту терпеть не может.
Сразу после Эйдана Рида и собственного смятения, завязанного на этом имени, следующим пунктом шли перестрелки.
Именно об этом, чертыхаясь, думает Кирихара, буквально летя по скользкому полу в сторону выхода и сбивая на своем пути людей.
Вслед ему несутся пули и индонезийские проклятия.
Он не понимает этот диалект, но в том, что это именно проклятия, почти уверен. Что еще можно кричать вслед человеку, который заехал тебе по голове десятикилограммовой сумкой, набитой железом, ударил головой в нос и бросился бежать? Вряд ли пожелания жить долго и не болеть.
Первое, о чем Кирихара думает, когда по нему начинают палить, — что эти татуировки на лице он видел в каком-то отчете. Второе, о чем он думает, — что он помнит, что это за