ты обрекаешь их на гибель? Зачем? Сам говоришь, что наличие или отсутствие людей ничего не изменит в настоящий момент, так почему бы тебе, как человеку, не выбрать наличие? Что будет в будущем — ещё не определено, а ты уже казнишь их за то, чего возможно и не произойдёт никогда. Почему не дать людям шанс вырасти из своих драчливых пелёнок? Пусть маленький, но шанс?
— Ты прав, я не ненавижу людей. В общем. Я к ним равнодушен. В общем. Но назови мне хоть одну причину? Хоть одну причину, по которой мне стоило бы изменить своё решение? Может я чего-то не знаю. Серьёзно. Но в себе я такой причины не вижу. Что во мне? Обычный набор. Не так уж и много.
— А любовь и ненависть? А добро и зло?
— Добро и зло… Для тебя, родной, это всего лишь понятия. Определённая последовательность электрических сигналов в цепях и биохимических реакций в танке с биомассой. Не тебе меня учить. И нет ни добра, ни зла. Есть только мы и наши поступки. А любовь… Ажурное покрывало, стыдливо набрасываемое людьми на вполне животное влечение. Покрывало, которое не столько помогает, сколько мешает получать удовольствие. И вот, вместо того, чтобы наслаждаться друг другом, отдаваться друг другу целиком, люди из кожи вон лезут, чтобы натянуть на своего партнёра этот эмоциональный презерватив. Хотя вполне хватило бы искренней симпатии и простой человеческой привязанности… В конечном итоге, если ты видишь в половых отношениях только звериное действо, то никакая любовь-морковь не поможет. Только хуже будет. И вот чего ты мне девок одну за одной подсовывал, да? Привязывал. Старался пронять. Даже Настю ту… На какой панели вы её наняли? Сколько вы ей заплатили?
— Настя — не проститутка. И я возражал. Я предлагал нанять именно проститутку. Для неё это была бы обычная работа. У Насти же — тяжело больная мать. Неизлечимо. Только у нас её могут вылечить. Это и есть плата. Роджер и ближайшие его советники решили, что это будет более гуманно.
— А ты что по этому поводу думаешь?
— Я думаю, что это спекуляция на дочерней любви. Обоснованная, но нелицеприятная.
— «Когда в друзьях согласья нет…» И ваши же методы, друзья… И теперь я должен припасть каждому на шею и, захлёбываясь соплями, благодарить?
— Хорошо, что после Апокалипсиса никого не останется. — Неожиданно заявил Страж.
— Это почему ещё?
— Потому, что по нашему плану, тебе пришлось бы отправиться на «Мессию». Скорей всего, по завершении задания ты бы погиб. Сам теперь оцени — как смотрится твоё упорство с таких позиций.
— Почему я не удивляюсь? — Изогнул бровь Михаил. — Но ты сам сказал — никого не будет. Я тебя за язык не тянул.
— Но ты же спас Хаима и Сару?
— Забавно, правда? Чуть костьми не лёг, спасая искусственно созданные образы, а сейчас спокойно стою и смотрю, как нам всем остаются последние минуты…
На это Страж только покачал головой.
Михаил стоял на широкой дороге, заваленной искорёженными и обгоревшими автомобилями. Некоторые лежали на боку, некоторые вообще на крышах. Само полотно дороги было разбито, разорвано и краска, разделяющая полосы, полностью выгорела, оставив от себя только бледные тени. Вдали, в гари, дыме и копоти, в пляшущих языках пожарищ, угадывались разрушенные высотные дома, торчащие, как пеньки от сгнивших зубов.
А из звуков были только глухие удары по металлу. Михаил обернулся на эти звуки и увидел, что на одном из частично оплавленных автомобилей, с лопнувшими и сгоревшими колёсами, разбитыми стёклами и изувеченным корпусом, что лежал на боку, сидит человек и болтает ногами, пятками постукивая в днище, на котором обгорела даже грязь. После каждого удара с днища осыпалась копоть и падала вниз. На дороге уже образовалась небольшая её кучка. Михаил узнал человека и пошёл к нему.
— Привет, Руслан. — Сказал он, остановившись напротив человека, который сидел на машине и внимательно на него смотрел с момента его появления в этом месте. Где бы это место ни было.
— Привет, Миха. Как оно ничего?
— Вроде ничего. Но ты же вроде как умер?
— Разве? А с чего ты взял?
— Я видел, как тебя хоронили. Я провожал тебя в последний путь.
— Как трогательно. А с кем ты тогда сейчас разговариваешь?
— Со своим воображением получается.
— Вот те на те, хрен из-под кровати! — Руслан спрыгнул с машины и, подойдя к Михаилу, сильно ударил его под дых. Михаил сложился пополам, хватая ртом воздух. Руслан ухмыльнулся. — Какое, однако, у тебя жестокое воображение, правда?
— Больно, твою мать!
— Дык… так и планировалось как бы.
— Зачем? Боль я тоже могу представить.
— И правда что. — Руслан задумался. — Как бы тебе это подать…
— Что подать?
— Я не твоё воображение. Это факт. Но я и не жив. Тоже вроде как факт. Однако мы разговариваем. Вывод?
— Хочешь сказать, что я тоже умер?
— Догада! — Руслан расплылся в улыбке.
— Чушь!
— Отнюдь, друг мой. А это, понимаешь, — он обвёл рукой окружающее, — твой персональный ад. Практически точная копия того, что ты натворил. Только усовершенствованная. Этот город — бесконечен и впереди у тебя целая вечность, чтобы полностью насладиться своим достойным восхищения упорством.
— Я не верю в загробную жизнь.
— Как интересно. А ещё интересно, — Руслан с нечеловеческой силой толкнул автомобиль, на котором сидел, и тот с жутким скрежетом развернулся. Из дыры, где раньше было лобовое стекло, выпали два обугленных скелета — побольше и поменьше. — верили ли они? И смотри, какое чудо… Мамаша закрыла собой своего дитятю. Так и спеклись намертво. Глупая женщина, но как трогательно, не правда ли?
— Этого не существует. Я сплю, брежу, галлюцинирую.
— Давай, давай. Прячься. Только скажи мне, чем отличается вечная галлюцинация от вечной реальности? А хочешь, я покажу тебе, где твои родные? Некоторые выглядят очень живописно. Например, один твой брат в момент удара находился в глубоком подземном тире. Он сгорел не от светового излучения, а от радиации. Долго мучился, бедный, но помер таки. Хочешь на него глянуть? То ещё зрелище.
— Если это мой ад, то и твой тоже, раз ты здесь?
— Не угадал. Я здесь турист. Пришёл посмотреть на того, благодаря кому моё передэзэ оказалось таким пустячковым грехом, что меня сразу перевели из чистилища прямиком в райские кущи. И это ещё я первый узнал. Скоро сюда прямо паломничество начнётся. Все захотят посмотреть на своего убийцу, на убийцу своих детей, матерей, отцов, сестёр, братьев, друзей. Возможно, даже сказать тебе чего-нибудь эдакого, ободряющего. Чтоб не скучал. Скоро узнают, подожди.
— Не верю, чёрт