class="v">и неуместно вам всю душу мне открыть,
но знайте же, сограждане, я резко
и беспощадно буду говорить.
Я говорю себе с улыбкою печальной:
– Кто может оценить мой непосильный труд?
Ну, что ты для толпы крикливой и случайной?
Ты только шут, фигляр, герой на пять минут.
Приятны ей твои лихие кувырканья,
порою рассмешит её твой острый стих,
но нету дела ей до твоего страданья,
до радостей и горестей твоих.
Покуда ты здоров – партеры, галереи —
рукоплесканиями цирк гремит,
но только заболей, сломай на сальто шею,
и ты уже покинут и забыт…
Да, да, о, граждане, не к вашему стыду ли,
признаться в этом сами вы должны,
где были вы тогда, как я упал с ходулей
с восьмиаршинной вышины?
Где были вы, когда в печали
на койке я валялся госпитальной
с разбитым черепом, едва-едва дыша?
А только к вам пришёл я здравый,
вы закричали бис. Вы заорали браво.
И мой смеялся рот, но плакала душа.
Под вечер, отдохнув от всяческих делишек,
чинуша и совбур,[164] красоточка и франт —
из кошельков тугих своих берут излишек,
чтоб жалкие гроши швырнуть за мой талант.
К чему огонь святой, принесший мне мученье,
опасный мой прыжок и даже каждый шаг?
Зачем я трачу вдохновенье,
чтоб сытых насмешить зевак?
И, расходясь домой, вы цедите сквозь зубы:
«Пожалуй, он смешон, но шутки слишком грубы
и мало выкинул он штук».
Критиковать легко, попробуйте-ка сами!
А знаете ли вы, что я не сплю ночами,
обдумывая каждый трюк?
Мне скажут так: зачем ты выбрал цирка кровлю?
Как будто мало есть доходных тёплых мест!
Бросай свои прыжки и открывай торговлю.
Но нет, мне тяжело, но я несу свой крест.
Я мог бы сотни раз уйти отсюда смело,
но до безумия люблю своё я дело,
и лишь в искусстве счастье я найду.
Вам, на меня глазеющим из ложи,
вовеки не понять священной этой дрожи,
с которой на арену я иду.
Пускай вам кажется, что вы меня купили,
но на манеже я ваш властелин,
вот почему я не щажу усилий
и буду циркачом до старческих седин.
И в дни, когда давно не будет вас на свете
и я погибну сам в какой-нибудь дыре,
с улыбкой обо мне, быть может, ваши дети
своей расскажут детворе.
В вас мелко всё – и помыслы, и чувства,
для вас мещанство – цель, а счастие – в рубле.
А я на крыльях своего искусства
счастливей вас, ползущих по земле.
Я кончил всё, примите, как хотите,
кричите мне ура, устройте мне скандал,
начните хлопать, засвистите,
но всё-таки в глаза я правду вам сказал.
Шут
Друзья, пред вами шут. Пока ещё подмостки,
пока театр и цирк не отданы на слом,
я буду властвовать, блистательный и хлёсткий,
в дурацком колпаке, со звонким бубенцом.
Пройдя через века и пытки и гоненья
свободы пламенной глашатай и трибун,
я стар был – за века до вашего рожденья
и через сотню лет, как нынче, буду юн.
Нелепы, может быть, прыжки мои и песни,
но твёрдо я иду по твёрдому пути.
Я – сказочный бальзам, я – врач на все болезни:
таких лекарств, как я, в аптеках не найти.
Отец мой – это труд, а мать моя – забава,
я ж – весельчак, актёр, неучащий ролей,
я шуткой вёл народ к вершинам гордой славы,
сатирой низвергал ничтожных королей.
Не раз от нежности душа моя дрожала,
при виде бедняка, я – вместе с ним рыдал,
но для врагов страны я – бич, я – злое «жало»,
и горе тем, кто вдруг мне на зубок попал.
Теперь, когда народ идёт к борьбе и счастью,
нам, клоунам-шутам, привольней стало жить,
но, знайте, не дрожим мы рабски перед властью
и правду ей в глаза умеем говорить.
Пусть я держу в руках не меч, а погремушку,
но звон её сильней, чем сто колоколов…
Я всё почти сказал. Мы поняли друг дружку.
Итак, скорей начнём, довольно праздных слов.
Сейчас, друзья, начну я представленье,
сейчас возьмусь за свой весёлый труд.
Я, правда, задержал вас на одно мгновенье,
но объяснил зато, что значит слово шут.
Финал
Финал. Оркестр умолк. Из лож и галереи
спускается толпа, шумя и споря, вниз.
Насытившись, они спешат уйти скорее.
Манеж уныл и пуст. Окончен бенефис.
Тогда по лестнице домой в свою обитель
с усталостью в душе, с сигарою во рту,
покорный ваш слуга, ваш раб, ваш повелитель,
спускаюсь я в ночную темноту.
Иду. Дошёл. Звоню. Освободясь от шубы,
вхожу в свой кабинет – уютно и тепло.
Беру стакан вина, цежу его сквозь зубы
и думаю: «Ну, что ж? На этот раз сошло».
И вдруг стрелою мысль проносится в сознаньи:
«А что, как пощадит, шутя, тебя судьба,
и, несмотря на все прыжки и кувырканья,
ты не сломаешь ног и не проломишь лба?»
Ты слышишь тихий звон. Часы твои на стенке
пробили два часа. Скорее дай ответ:
что будешь в этот час ты делать, Лазаренко,
когда ты будешь стар, когда ты станешь сед?
Вздыхать в слезах о том, что песенка уж спета,
о прежних пышных днях бесплодно вспоминать,
любовниц умерших перебирать портреты
и пожелтевшие рецензии читать,
бродить беспомощно по сумрачной квартире,
ласкать в коробочке полуистлевший грим
и знать, что никому ненужный в этом мире
ты землю тяготишь присутствием своим.
Как я, в лихом прыжке летевший метеором