Бошон в Ричмонде».
И вот я отправился в Ричмонд в обществе сержанта Леве из Скотленд-Ярда; он уже не однажды сопровождал меня в различных экспедициях.
Мы остановились у дверей прелестного коттеджа, потонувшего в зелени.
Я позвонил, и нам вышла открыть прехорошенькая горничная, в маленьком белом чепчике, кокетливо приколотом на белокурых, вьющихся волосах, в светлом холстинковом платье и в классическом переднике.
— Здесь живет господин Бошан?
— Да, господа, — ответила она по-французски, — но в настоящее время его нет дома. Он повел гулять своих собак. Если вам угодно его подождать, я проведу вас в салон.
Хорошенькая камеристка проводила нас по аллеям, усыпанным мелким песком, и, наконец, ввела в довольно большую комнату, очень богато меблированную, на стенах которой я заметил картины лучших мастеров — Левиса Бруона и даже Каро. Первое впечатление было таково, что я нахожусь в жилище человека, бесспорно обладающего солидным достатком.
Вдруг дверь салона открылась, и к нам вышел человек лет шестидесяти, с красивой седой бородой, очень прилично одетый и с благородными, сдержанными манерами. Одним словом, это был настоящий джентльмен.
Любезным жестом он пригласил нас сесть; тогда я назвался.
Я не спускал глаз с лица нашего хозяина и заметил, что на одно мгновение благообразная физиономия господина Бошана омрачилась и он нервно сжал руками спинку стула, на которую опирался.
Очевидно, наш визит был ему неприятен, но почти тотчас же на губах его мелькнула приветливая улыбка, и он сказал мне на чистейшем французском языке:
— Что вам угодно от меня, сударь?
— Вы ли тот господин Бошан, — спросил я, — который продал одному банкирскому дому в Сити одну бумагу французской ренты?
— Конечно, это я, — подтвердил он, — и я не имею никаких поводов этого скрывать.
— Прекрасно, но я имею очень серьезные поводы желать узнать, от кого вы получили эту бумагу?
— Вот этого я уже не помню!
Загадочная улыбка скользнула по розовому лицу господина Бошана. Этот человек прекрасно знал, что бумага была украдена, и было ясно как день, что он не хотел назвать мне вора.
Однако я еще раз попытался подействовать на него убеждением.
— Ну, полно, постарайтесь припомнить, — сказал я, — быть не может, чтобы у вас была такая плохая память.
Тогда господин Бошан чуть заметно пожал плечами, как будто желая выказать мне свое презрительное сострадание.
— Хорошо, — кивнул он, — если вам доставляет удовольствие, то извольте, я назову вам лицо, продавшее мне эту бумагу. Это некто Уайт.
По-английски white означает «белый», и я отлично понял, что мой собеседник надо мной смеется.
— Послушайте, — сказал я ему, — это плохая шутка.
— White вам не нравится? — продолжал он. — Хорошо, допустим, что он Black (черный), если вы предпочитаете, о вкусах не спорят…
На этот раз я был окончательно взбешен и, быстро поднявшись, сказал приличному джентльмену:
— Бошан, вы вор, у вас находятся процентные бумаги на 400 000 франков, похищенные из фургона компании Р — L — M.
Но он очень спокойно сделал мне знак снова сесть и продолжал, не повышая голоса и без малейшей рисовки и фанфаронства:
— Совершенно верно, господин Горон, я вор, это мое ремесло, и у меня действительно находятся те процентные бумаги на 400 000 франков, о которых вы говорите, но заметьте себе хорошенько, ведь не я их украл, у меня есть неоспоримое алиби, в день преступления я преспокойно здесь прогуливался, и все обитатели Ричмонда подтвердят вам это.
— Но у вас находятся краденые ценности, — воскликнул я с легко понятным гневом, — и мне остается только приказать сопровождающему меня сержанту Леве арестовать вас.
Я был несколько ошеломлен, когда в ответ Бошан громко и весело расхохотался:
— Ха! Ха! Ха! Господин Горон, сейчас видно, что вы француз! Но я англичанин, и мы в Лондоне. Я знаю законы. Мое ремесло почти так же легально признано, как и ваше. Вы начальник сыскной полиции, а я — вор; но я не советую вам меня арестовывать… Впрочем, спросите сами у Леве.
Бедный сержант махнул рукой таким выразительным жестом, который ясно говорил, до какой степени он бессилен перед этим нахальным мошенником.
Между тем Бошан продолжал спокойным и примирительным тоном:
— Я не сержусь на вас, господин Горон. Я знал, что вы человек смелого и горячего нрава, и я был неприятно поражен вашим визитом, но, обдумав, я сообразил, что мне нечего бояться вас, так как здесь закон не преследует за сбыт предметов, похищенных на континенте… Вы поступили бы несравненно лучше в интересах тех лиц, в которых принимаете участие, если бы обратились ко мне с подходящими условиями… Ради вас я сделал бы скидку…
Я поднялся с таким нескрываемым негодованием, что Бошан продолжал насмешливым тоном:
— Полно, господин Горон, не горячитесь. С вами я не стану лицемерить, но согласитесь, что право на моей стороне. Кстати, я вижу, что господин Леве меня начинает узнавать… Ну, да, я был профессиональным вором, но теперь я не хочу рисковать и рассчитываю дожить свои дни почтенным рантье, которого все уважают. Я не ворую больше и довольствуюсь лишь выгодой от чужих краж, само собой разумеется, если они не совершены в Англии. Никто не относится с таким уважением к закону, как я, вот почему я спокоен и дела мои процветают. Взгляните кругом, я наслаждаюсь роскошью и комфортом, заработанными своим трудом, и никто не может потревожить мой покой, даже вы, такой примерный полицейский.
Не будучи от природы очень терпеливым, я довольно резко высказал свое неудовольствие.
— Осторожнее, — холодно заметил мой собеседник, — мы в Англии, и за это я мог бы вас «притянуть».
Окончательно взбешенный, я побежал из дому в сопровождении безмолвного и бессильного сержанта Леве. Бошан чрезвычайно любезно проводил нас до ограды сада.
— Не желаете ли взглянуть на мои коллекции? — спросил он. — Уверяю вас, что они очень интересны.
В ответ я поспешил надеть шляпу, и мне кажется, что этот несносный человек имел нахальство протянуть мне руку, которой, само собой разумеется, я не принял.
Эта история может показаться неправдоподобной, а между тем это сущая правда; в то же время она лучше всяких объяснений доказывает привилегированное положение сбытчиков краденых вещей в Англии. Итак, упомянутый Бошан, спустя несколько дней, вступил в переговоры с потерпевшей компанией и уступил ей за очень крупный комиссионный куртаж похищенные процентные бумаги.
Однако в конце концов, как и подобает, полиция получила свой реванш. В один прекрасный день я узнал, что мой приятель Бошан, настоящее имя которого было Беккер, имел неосторожность покинуть гостеприимную Англию и свой хорошенький коттедж в Ричмонде.