арестованного. Тем не менее он все-таки был мне признателен за некоторые снисхождения, которые ему оказывали по моему распоряжению. Я почти целиком привожу эту странную исповедь, нагляднее всего характеризующую факт:
«Американская система.
Участников должно быть, по крайней мере, двое, и вот мы отправляемся оперировать на вокзалы Сент-Лазар или Северной железной дороги.
Один из нас одевается чисто, но не роскошно, между тем как наряд другого должен быть чрезвычайно изыскан, с отпечатком немецкого или английского покроя. Предположим, например, что я изображаю субъекта скромно, но прилично одетого. Я вхожу на станцию и направляюсь в сторону кассы, где выдают билеты на дальние расстояния. Делая вид, что внимательно читаю расписание поездов, вывешенное на стенах, тем временем зорко разглядываю «головы» тех, которые подходят брать билеты.
Как только я замечаю подходящую добычу — субъекта, имеющего простоватый вид, — начинаю прислушиваться, куда он берет билет, потом, справившись по путеводителю о часе отхода поезда, на котором он должен ехать, тотчас же приступаю к делу, то есть завожу с ним разговор.
Я очень любезно спрашиваю его:
— Милостивый государь, не будете ли вы так любезны сказать мне, в котором часу отходит поезд в X., — само собой разумеется, X. то место, куда он взял билет.
В большинстве случаев он отвечает мне таким же любезным тоном, и разговор завязывается.
Я вынимаю часы и говорю:
— Ах, какая досада — оставаться в этой скучной станционной зале еще целых полчаса, не пойти ли нам чего-нибудь выпить?
Если субъект соглашается, значит — клюнуло. Тем временем как мы направляемся в первое попавшееся кафе, я пользуюсь благоприятным моментом, чтобы шепнуть моему спутнику несколько лестных комплиментов.
— Как я рад, что попал на такого попутчика, как вы! Если бы вы знали, как неприятно ехать с людьми, которые всю дорогу не разинут рта…
Но здесь выступает на сцену мой товарищ, изящный костюм которого должен иметь английский или немецкий покрой, смотря по тому, на каком языке он говорит, — предположим, на английском. Само собой разумеется, он все время не терял меня из виду, в ту минуту, когда мы, то есть мой спутник и я, направляемся в кафе, навстречу нам неожиданно появляется какой-то иностранец, который обращается к нам на ломаном французском языке с сильным английским акцентом:
— Может вы показать мне монументы?.. Вы знает город? Я заплатит!
Я с самым беззаботным видом обращаюсь к моему спутнику и говорю:
— Что это за чучело? Я не понял ни слова, что он говорил.
— Разве вы не видите, что это иностранец, должно быть, англичанин, — серьезнейшим тоном отвечает он.
Тогда мнимый англичанин в свою очередь замечает:
— Yes, English, yes, sir… Я предложил прохладительное… я хорошо заплатит… если вы покажет монументы… я даст банкнот, если я будет доволен…
В то же время мой сообщник вынимает из кармана толстый бумажник, откуда виднеются иностранные деньги, которые всякий профан, наверное, видел на окнах меняльных лавок.
При этом я замечаю, что глазки моего спутника начинают загораться алчностью, как только он увидел эти денежные знаки.
— Что за чудаки эти англичане, шепчу я ему на ухо тем временем, как мы уже втроем направлялись в кафе, — не зная нас, он вынимает и показывает свой бумажник, признайтесь, что это большая неосторожность, если бы мы были недобросовестными людьми, то могли бы завладеть его бумажником…
Но англичанин обращается к нам еще с одной просьбой:
— Вы знаете хороший куафер для меня?
Я тихонько шепчу на ухо спутнику:
— Отведите его к какому-нибудь модному парикмахеру.
Англичанин тотчас же возражает:
— Вы честный мальчик, я оставил вам свой чемодан… потом я даст награду…
Натурально, мой спутник поддается на эту уловку и ведет англичанина к парикмахеру, тем временем как я остаюсь у дверей кафе сторожить его чемодан.
Вся ловкость и искусство моего компаньона заключаются в том, чтобы задержать простака как можно дольше у парикмахера и чтобы он опоздал на поезд. Когда англичанин хорошо острижен, выбрит и опрыскан духами, они возвращаются в кафе, где я их ожидаю.
Здесь он величественно вынимает из портфеля стофранковый билет, чтобы расплатиться, дает слуге двадцать су на чай и вручает мне луидор за то, что я стерег его вещи. Тогда я как бы машинально вынимаю часы.
— Ах, боже мой! Мы пропустили поезд, впрочем, не беда… Ведь мы заработали двадцать франков, на долю каждого приходится по десяти.
Я тотчас же расплачиваюсь и отдаю новому приятелю монету в десять франков, это неожиданное приключение начинает его интересовать. Он входит во вкус.
Англичанин, делая вид, что не понимает ничего из нашего разговора, просит, чтобы мы везли его осматривать Париж, и обещает щедро нас вознаградить, а главное, принимать все расходы на свой счет. Потом он подходит к кассе, чтобы выбрать сигары, я пользуюсь моментом, чтобы шепнуть на ухо соседу:
— Не находите ли вы, что нам удивительно везет? Этот англичанин дал 20 франков только за то, что я постерег его чемодан, и, наверное, даст несравненно больше, когда мы повезем его осматривать Париж. Ведь мы разделим по-братски все, что он даст, не правда ли?
Ручаюсь, что из ста человек девяносто в таких случаях протянут руку и скажут: „Согласен“.
В нашей жертве пробуждается инстинкт наживы, и он становится столь же бесчестным, как и мы. Мы втроем выходим из кафе, и, по просьбе англичанина, я веду его в приличный ресторан, где мы занимаем отдельный кабинет.
Само собой разумеется, мы спрашиваем роскошный завтрак, за десертом англичанин рассказывает нам, что однажды по приезде в Гамбург или Антверпен он был обкраден. Поручив какому-то субъекту отнести вещи в отель, он уже не видел больше ни своего багажа, ни этого человека. Тогда я наклоняюсь к нашей будущей жертве и шепчу ей на ухо:
— Право, эти англичане очень наивны.
Мы пьем кофе из крошечных чашечек-наперстков, и, разумеется, я усердно подливаю ликеры в рюмку одураченного субъекта, который, прозевав поезд, начинает предвкушать удовольствие веселых экскурсий по Парижу.
В ту минуту, когда мы собираемся покинуть ресторан, англичанин спрашивает, хорошо ли я знаю моего спутника, честный ли это малый и можно ли ему поручить доставку чемодана в гостиницу, в которой англичанин намерен остановиться; потом, под предлогом разговора с кассиршей или метрдотелем, он оставляет нас на несколько минут.
— Право, эти англичане удивительные чудаки, — говорю я новому товарищу, — он уже забыл об уроке, полученном в Антверпене. Гм, гм!.. Если бы мы захотели, то могли бы сыграть с ним забавную шутку… Как вы думаете?..
Это, так сказать, психологический