в армии ему приходилось часто сталкиваться, — некоторые командиры, независимо от их звания, не умели слушать, им просто не хватало терпения, чтобы выслушать мнение своих подчиненных. Он не считал интеллигентными офицеров, которые, как говорится, «брали людей на крик». Даже разумный аргумент, но представленный криком, теряет в восприятии его подчиненным половину своего смысла. Поэтому он внимательно выслушал боцмана Домбека, который, как секретарь парторганизации, обратился к нему с просьбой, чтобы комиссия разрешила «Морусу» самостоятельно вернуться на базу.
— Ведь корабль в исправности, товарищ командор, зачем гонять буксир, зря тратить топливо, время и занимать работой людей?
— Вы только это имеете в виду, товарищ секретарь? — улыбнулся Зярно.
— И это тоже. Но вы сами, товарищ командор, понимаете, как это будет выглядеть — «Морус» на буксире?
— Понимаю, мой дорогой, понимаю. Но все же корабль прошел шторм, неизвестно, как он будет себя вести на море.
— Командор Дрозд считает, что на корабле все в порядке.
— О, я вижу, вы действуете на всех фронтах! А что думает командор Полецкий?
— С ним разговаривал замкомандира, но что-то не очень получается. Товарищ командор, вся команда этого ждет, ведь ребята заслужили, правда?
— Честно говоря, я боюсь не столько за корабль, сколько именно за команду. Еще несколько часов тому назад люди были, и нечего тут скрывать, на грани катастрофы. Разве такой шок, все пережитое может пройти бесследно? Вы сами получили серьезную контузию. А вдруг во время перехода еще что-нибудь случится, что тогда, товарищ секретарь?
— Вы, товарищ командор, можете быть спокойны, я знаю команду «Моруса». В конце концов, мы ведь учим людей быть готовыми к самопожертвованию.
— Это правда, святая правда. Но когда у нас у самих есть возможность решить, надо ли испытывать их самоотверженность или можно обойтись без этого, решение должно быть только в пользу людей, и не следует подвергать их ненужному испытанию. Самопожертвование в армии — это не искусство ради искусства.
— Понимаю, но сейчас для всех нас, для команды «Моруса», речь идет не о самопожертвовании, а, если можно так сказать, о награде, компенсации. Этот рейс команда заслужила, заслужил его и наш командир, хотя сегодня капитана Соляка и нет на корабле.
— Так… Видно, любят у вас Соляка, да?
— Как говорится, на воде мы с ним были не раз, а теперь и в огонь пойти не страшно. Простите, товарищ командор, вы прямо из больницы — как он там, наш командир?
— Как раз сейчас жена к нему приехала. Он в сознании, правда, рука у него сломана, рентген уж сделали — все должно быть в порядке. Но полежать ему немного придется. Завтра мы его перевезем в наш госпиталь.
— А Кожень?
— У него нога покалечена.
— Но, надеюсь, ничего страшного? Ведь он еще такой молодой…
— Ногу ему спасут. Ну хорошо, товарищ секретарь, я сделаю все, что смогу, но решать будут специалисты. А должен вам сказать, что командор Полецкий — по-настоящему хороший специалист.
И все же в этот день вопрос о выходе в море «Моруса» решен не был. Комиссия работала почти до самого вечера, часть документов командор Полецкий даже забрал с собой в управление порта, где в комнатах для гостей решили переночевать члены комиссии. А после того как на «Морусе» был наведен порядок, люди наконец-то смогли отоспаться. На ГКП бодрствовала караульная служба, снаружи, укутанный в теплую меховую куртку, по палубе ходил вахтенный. Боцман Стрыяк обошел все помещения корабля, хозяйственным глазом осмотрел, что было необходимо, и перед сном завернул покурить к Домбеку. Тот сидел у столика, на котором обычно лежали разложенные карты, и, подперев голову руками, боролся со сном.
— Ты, Франек, не спи, а то ведь тебя обокрасть могут, — толкнул его Стрыяк.
— Глаза сами закрываются, словно мне их кто-то песком засыпал.
— Закурим?
— Ты что куришь? «Спорт»?
— Конечно. А ребята спят как убитые.
— Ясное дело, столько работы было. Как думаешь, Франек, согласится комиссия, чтобы мы сами на базу пошли?
— Этот Полецкий что-то не очень хочет.
— Вот ведь штабная крыса! Да, брат, уж такой он по характеру. Я его помню, когда он еще замкомандира на эсминце был, — службист, не дай бог! А потом с желудком у него что-то случилось, и его перевели в штаб. Знаешь, что я тебе скажу, может, он мужик и порядочный, но уж больно кислый какой-то.
— Посмотрим, завтра все решится.
Вдруг оба боцмана замолчали и стали внимательно прислушиваться, — на палубе был слышен какой-то громкий разговор.
— Что бы это могло быть?
— Может, комиссия возвращается? Знаешь, я лучше смоюсь.
Стрыяк погасил о каблук недокуренную сигарету, а Домбек, поправив пояс, приоткрыл дверь и выглянул на палубу. Выглянул и потерял дар речи, подзывая рукой спрятавшегося за перегородкой Стрыяка. И было чему удивляться. В желтом мерцании горящего на набережной фонаря вахтенный пытался удержать какого-то рвавшегося на корабль человека, одетого в полосатую пижаму. Стрыяк высунул голову наружу.
— Узнаешь этого аса? — спросил Домбек вполголоса.
— Так это же Ясек Гонсеница! Откуда он здесь взялся? Он же в больнице лежит.
— Вот именно! Должен лежать в больнице. — Домбек вышел на палубу. — Вахтенный, что это за цирк?
Вахтенный, матрос Ягельский, как раз сталкивал Гонсеницу с трапа. Услышав голос боцмана, он обернулся.
— Гражданин боцман, тут Горец пришел и рвется на корабль. Я ему как человеку объясняю, а он лезет.
— Пусти, а то я тебе… — Горец проскочил мимо вахтенного и вбежал на палубу. На нем были пижама и тапочки на босу ногу.
— Гонсеница, вы что здесь делаете? Как сюда попали?
— Я из больницы сбежал. И не думайте, гражданин боцман, что я туда вернусь. — От Горца сильно пахло алкоголем.
— Вы пили, Гонсеница?
— Пил или не пил, а в больницу все равно не пойду.
— Так под арест пойдете! Вы понимаете, что вы сделали?
— Под арест я идти могу, пожалуйста, а в больницу не пойду. Хочу остаться на корабле, и все.
Домбек колебался минуту, не зная, как поступить, но его выручил Стрыяк.
— Подожди, Франек, это мой матрос — я им займусь сегодня, а ты завтра, договорились? Иди сюда, Горец!
— Слушаюсь, гражданин боцман.
Ясек хотел встать по стойке «смирно», но покачнулся и чуть не упал. Боцман Стрыяк снял с себя куртку, накинул ее матросу на плечи и, полуобняв Горца, помог ему сойти в кубрик, потом уложил на койку и прикрыл его одеялом, как заботливая мать. Сердце старого моряка растаяло от нежности к этому задиристому пареньку, который своим поведением дал лучшее доказательство привязанности к родному кораблю. А теперь нужно срочно сообщить в больницу, чтобы там Ясека не