Сломка вздохнул с облегчением: успели. Радиорубка, хотя в ней еще пахло дымом и гарью, радовала глаз обычным миганием контрольных ламп. Сломка закрыл дверь радиорубки и, встав так, чтобы пропустить членов комиссии, сделал приглашающий жест рукой:
— Прошу, гражданин командор, вот каюта командира корабля.
— Тесновато здесь у вас, — ни с того ни с сего сказал командор.
— Мы привыкли, не жалуемся! — не собирался дипломатничать Сломка.
Оба других члена комиссии осматривали все вокруг, довольно дружелюбно улыбаясь, но пока не проронили ни слова. Разделись, повесили шинели. Сломка стоял в дверях, ожидая вопросов и приказаний. Главное, чтобы командор разрешил им выйти в море. Но похоже, что это штабная крыса. «Почему он с самого начала так настроился против «Моруса»? Может, я ему не так, как требуется, доложил? Но ведь я сделал это точно так, как делает Соляк. Нужно быть начеку. «Вы еще, оказывается, держитесь на воде?» Был бы с нами вчера, тогда смог бы оценить «Морус». Ох, только бы он согласился, а то стыдобища будет с этим буксиром — на весь флот нас расславят, а Соляк мне до конца жизни этого не простит. Как бы его умилостивить? Руки потирает, наверное, ему холодно».
— Простите, гражданин командор, если разрешите, можно предложить по чашечке кофе? Холодно сегодня…
Командор скривился, словно съел лимон:
— Везде кофе да кофе, даже из военного корабля кафе сделали.
Тут вмешался командор Зярно, молодо выглядевший, улыбающийся блондин:
— А чайку, товарищ поручик, кок не найдет? Гражданин командор Полецкий выпьет чаю, а мы с инженером согласимся на кофе, правда, товарищ Дрозд?
Коротко подстриженный, с красным лицом, коренастый, смуглый инженер улыбнулся и кивнул головой.
— Так чаю можно, гражданин командор? — спросил Сломка Полецкого.
— Хорошо, можно чаю, но только без лимона.
— Слушаюсь, без лимона.
— И сразу же, поручик, прикажите нам принести всю корабельную документацию, ну, скажем, для начала боевой распорядок, судовой журнал, книгу учета аварий. Рапорт о чрезвычайном происшествии на корабле готов?
— Так точно!
— И его нам дайте.
— Знаете, товарищ Сломка, закажите, пожалуй, еще один кофе и пригласите сюда секретаря парторганизации. Кто здесь у вас секретарь?
— Боцман Домбек, командир машинного отделения. Но он тоже пьет только чай.
— Знает, что делает, — впервые попытался улыбнуться Полецкий.
— Так, может, заодно пригласим командира БЧ-6, поручика Линецкого? — предложил инженер.
— Хорошо, — согласился Полецкий, — все равно придется со всеми говорить, а потом осмотрим корабль и побеседуем с командой.
Инженер Дрозд в сопровождении Линецкого исследовал механизмы, несколько раз проверил работу турбин. Командор Зярно, как и полагается политотдельцу, ходил по кораблю, чаще всего вместе с секретарем парторганизации, и беседовал с людьми. Он выслушивал сетования председателя корабельного кружка Социалистического союза военной молодежи старшего матроса Шаруги на то, что в связи со вчерашним штормом и с теми событиями, которые произошли на корабле, у них мало шансов получить звание «команды социалистической службы», интересовался, кто, когда был в отпуске, как часто матросы ходят в увольнение, что делают в свободное время, какие книги больше читают, как тут их кормят, какие вести получают из дома, что собираются делать те, которые над койками пишут на бумажках, сколько дней им осталось до демобилизации. Потом он сел в машину и поехал в больницу, так как ему доложили, что туда приехал капитан Сова вместе с женой Соляка. В то же время командор Полецкий после подробного осмотра корабельных помещений уже несколько часов корпел над документами и бисерным почерком что-то без конца писал в толстой, прошнурованной тетради. Иногда он вызывал Сломку и задавал ему серию различных вопросов. Только по этим вопросам подпоручик мог представить себе, что думает председатель комиссии об их вчерашнем рейсе, потому что командор не спешил высказывать своего мнения. А командор спрашивал главным образом о наблюдениях над состоянием моря, о маневрах, об изменениях скорости хода корабля, о том, какая была связь, о донесениях, которые передавались оперативному дежурному, и его приказах. В это время команда делала все, чтобы привести «Морус» в более или менее приличное состояние: натянули релинги, на главном командном пункте временно вставили стекла, которые из только ему одному известного места на корабле вытащил боцман Стрыяк, запускали механизмы, чистили и проверяли вооружение. Вахтенная служба тщательно готовила прогнозы погоды на сегодня и на завтра; они были благоприятными, главное, согласилась бы комиссия. Линецкий «обрабатывал» командора Дрозда, который, будучи доволен состоянием механизмов, не имел ничего против самостоятельного выхода в море «Моруса». Сломка тоже не выдержал и, воспользовавшись моментом, прямо спросил командора Полецкого:
— Простите, гражданин командор, сможем ли мы сегодня пойти на базу?
Полецкий сдвинул очки на лоб, потер уставшие от долгого чтения бумаг глаза.
— Что вы, поручик, сказали, я, кажется, ослышался?
— Я хотел спросить, можем ли мы готовиться к выходу в море?
— К выходу, когда корабль в таком состоянии? Поручик, не смешите меня, прошу вас.
— Разрешите доложить, командор Скочек согласен. Корабль в исправности…
— Командор Скочек! У командора Скочека свои соображения, у комиссии свои. Впрочем, не будем это сейчас обсуждать.
— Слушаюсь, гражданин командор. Я могу идти?
— Пожалуйста, можете заниматься своими делами.
И, опустив очки на нос, командор Полецкий снова склонился над бумагами. Сломка вылетел из каюты как ошпаренный, разозлившись на самого себя: «Ну из меня и дипломат! И нужно же было мне именно сейчас сунуться к нему с этими вопросами! Что делать, что делать?» Он вбежал по трапу на командный пункт, где вахтенным начальником был боцман Домбек, и отозвал его в сторону.
— Слушай, старик, дело плохо, Полецкий слышать не хочет о выходе в море.
— Но ведь командор Скочек…
— Я ему об этом сказал, но, кажется, зря, знаешь, какие они там в штабе…
— Надо что-то делать.
— Вот именно, но что?
— А как остальные члены комиссии?
— Линецкий говорит, что Дрозд согласен.
— Ну, так его мнение, по сути дела, самое главное, — инженер, разбирается в этих вещах.
— Так-то оно так, но ведь их трое.
— С командором Зярно нужно поговорить, похоже, он человек понимающий.
— Франек, так, может, ты с ним, как секретарь, а?
— Могу, но… не лучше ли тебе, ведь ты все же командир.
— Старик, ты же с ним будешь говорить от имени всей команды, разве не так?
— Как только он вернется из больницы, попробую его поймать.
У командора Зярно был дар — он умел слушать людей. За многие годы работы в политотделе командор понял одно: если хочешь что-то людям сказать, посоветовать и даже, когда это нужно, поругать, необходимо сначала их терпеливо выслушать. А честно говоря, его раздражала одна вещь, с которой