Читать интересную книгу Связанный гнев - Павел Александрович Северный

принеся тяжелое горе родителям? Да разве только она. Например, госпожа Вечерек.

– Что госпожа Вечерек?

– Неужли не знаете, что, проживая в Уфе и работая учительницей, водила дружбу с народоволкой Четверговой и особенно была близка к ссыльной некоей Крупской, ставшей ныне женой Ленина?

– Позвольте, господин Тиунов, насколько мне известно, ссыльные и теперь на Урале свободно общаются с населением, и правительство этого не пресекает.

– Но зато нам от этого покоя нет. У вас тоже имеется один такой субъект – Рязанов.

– У вас и против него есть подозрения?

– Имеются. Но ведет себя Рязанов пока благопристойно. Он, конечно, слизняк. Мне особенно не нравится его облик. Должен признаться, что после пятого года у меня появилась к интеллигенции острая неприязнь. Сует она нос не в свои дела, мешая нам блюсти в крае законность его императорского величества.

– Интеллигенция – тот же народ. Вполне естественно, что не могла оставаться безучастной ко всем событиям пятого года.

– Но вот вы, несмотря на молодость, даже будучи в Петербурге, сумели уберечь себя от всяких тлетворных политических влияний.

– Страх помог.

– А вы не чуждаетесь юмора. Недаром о вас говорят, как об очень интересном человеке. Хотя промышленники вас хают. Не нравятся им ваши новшества в обращении с народом. Кстати, каким образом обзавелись купцом Бородкиным? Вам кто-нибудь рекомендовал его?

– Нет. Просто сам сделал мне предложение по изменению торговли на промыслах. Мне оно понравилось, и, представьте, уже на практике оправдало себя. Он тоже на подозрении?

– Мы всех и всегда подозреваем. Бородкин, несмотря на свое постоянное и тесное общение с рабочими, пока ничем не привлек наше внимание.

– Неужли действительно всех подозреваете?

– Такая наша обязанность, Софья Тимофеевна.

– Представьте, мадемуазель, о вас по приказанию из Уфы были наведены справки о вашей жизни в Петербурге, – сказал Савицкий, выронив из глаза монокль, изобразив на лице подобие удивленной улыбки.

– И каковы результаты? – спросила Софья.

– Все в порядке. На вас был донос губернатору о вашем знакомстве с госпожой Вечерек и с ее сестрой. Корнет Савицкий совсем напрасно упомянул о таком пустяке.

– Я сделал, ротмистр, из чисто сердечных побуждений. Желая упредить мадемуазель, чтобы она была осторожна, зная, что у нея есть недоброжелатели.

– Недоброжелатели у меня есть, в этом уже убедилась. У вас, господин Тиунов, будут какие-либо пожелания?

– Нет, кроме пожелания беречь свои прииски от любых беспорядков. Разрешите откланяться. Еще долго пробудите на прииске?

– Сегодня уеду.

– Счастливого пути. Передайте привет Олимпиаде Модестовне. А нам с Савицким разрешите осмотреть причиненный взрывом беспорядок на плотине.

– Мне с вами поехать?

– Нет, нет! Кстати, кого подозреваете в сем темном деле?

– Даже не думала об этом.

– Напрасно. Мы, например, уже слышали от ваших старателей, что к этому делу приложили руку люди господина Гришина.

– Но это же опять только досужие вымыслы и подозрения.

– Уясните же, наконец, Софья Тимофеевна, что иной раз ничего не стоящие подозрения наводят на след раскрытия серьезных преступлений. Нам известно, как господин Гришин ведет себя с конкурентами. На плотине побываем с людьми, побеседуем, авось найдем злоумышленников, причинивших вам беспокойство и убытки. Честь имеем кланяться…

4

После полудня Олимпиада Модестовна, проводив Софью в Сатку, сидела в столовой и раскладывала пасьянс. На старухе темно-синее бархатное платье, на плечи накинут пуховый платок. День хоть и солнечный, но с прохладным ветерком, порывы коего залетают в раскрытую дверь на балкон.

Софью вызвала в Сатку на собрание драматического кружка заводских любителей, во главе которого теперь была столичная актриса Глинская.

– Звали, Олимпиада Модестовна? – спросил вошедший Бородкин.

– Ты, что ли, Бородкин? – Старуха, увидев пришедшего, поманила его рукой. – Здравствуй! Понадобился по важной причине. Садись. Никак, похудел малость? Чем болеешь?

– Здоров. Работа у меня хлопотливая: из седла на ноги и обратно в седло.

– В торговом деле иначе нельзя. За прибыльной копейкой надо бегать. Но ты молодец! Торговое дело наладил, и народ тобой доволен. Я старуха с верным глазом, а потому определила тебя теперь в графу дельных людей. Правильно судишь, что в нонешнее время надо с приисковыми людишками поласковей обращаться, но про купеческую прибыль не позабывать. Так ведь? На наших промыслах народишко муторный. Бабы. В них в каждой свой завиток характера, как спутанный клубок ниток для мужского разума. Но тебя бабы уважают. Сама от них добрые слова о тебе слыхала. Уж на что Людка Косарева неласкова к мужикам, но и та, поминая тебя, не морщится. А ведь Косарева по всем статьям баба особая. Ведь надо же, прости Господи, чтобы в одной бабе разом угнездились разум, совесть, женская гордость и лихой бабий грех. Ты разглядел ее?

– Видная женщина.

– Хитришь, Бородкин? Самого, поди, не раз в жар кидало от ее лукавых поглядов.

– Недосуг мне красавиц разглядывать.

– Признаешь, значит, красоту в Косаревой.

– Женскую красоту понимаю.

– Ты приглядись к Косаревой. Бабы судачат, что дружишь с ней. Она Божьей искрой одарена, но судьбой обижена. Любовью себя опалила, а чуда материнства не удостоилась. Жаль, что возле золотых песков мочалится. Ты многого на приисках не знаешь. А я за свою жизнь нагляделась, как в работе возле золота женская красота гибнет. Но бабы все одно льнут к пескам, всякой охота фарт из них вымыть. Ну да ладно. Давай о деле говорить, по коему тебя позвала.

– Слушаю.

– Задумала Софьюшка в саткинском доме сменить на окнах и дверях гардины. Правильно решила. Старые, да и молью побитые. Советовалась со мной. Порешили мы бархат сменить на сукно, и чтобы во всяком покое было оно разное по цвету. Ноне суконные гардины в моде. Посему надлежит тебе в Златоусте, а то и в Уфе набрать суконных образчиков, чтобы по ним мы выглядели желанный нам материал.

– Будет исполнено.

– Это, конечно, не к спеху. Пока между делом суконный материал выглядывай.

– Еще какие будут пожелания?

– Все сказала. Ступай.

Бородкин направился к двери, но старуха крикнула:

– Погоди! Прикрой дверь плотнее. Прикрыл? Софья Тимофеевна на днях, воротясь с Серафимовского, сказала, что навестившие прииск жандармы, ну, Тиунов с помощником…

– Они недавно и по нашему прииску проехались с конными стражниками.

– Ты слушай, что дале скажу. Тиунов спрашивал, кто тебя нам рекомендовал. Софьюшка, конечно, обрисовала тебя с лучшей стороны.

– Какой у них ко мне интерес?

– Да у жандармов ноне ко всякому интерес. Слыхал, что в Сатке учителей обыскивали?

– Арестовали?

– Нет. Ничего не нашли противузаконного. Надо полагать, что господин Столыпин по-крепкому за крамольников взялся.

– Высказывали против меня какие подозрения?

– Да что ты, Бородкин? Какие против тебя подозрения. Софьюшке не говори, что тебе рассказала. Она не велела тебя волновать, но я, видишь, не удержалась.

– Благодарю.

– Теперь