Читать интересную книгу Связанный гнев - Павел Александрович Северный

съел?

– Узнал. Комитет приказывает соблюдать сугубую осторожность во всех наших делах. К людям внимательней приглядываться. Опасаться Жихарева. Одним словом, беречь на приисках партийную дисциплину.

– Все сказал? – спросила Косарева.

– Все.

– Хозяйке сказал об аресте Захарова?

– Зачем?

– Дружит она с Вечереками.

– Это нас не касается. Поутру, Косарева, всем, кому надо скажи, караулить Ваню-Образка и упредить, чтобы на промысле не маячил. А меня извиняйте. Пойду лягу, потому познабливает.

– Должно, остудились?

– Промок. Покойной ночи.

После ухода Бородкина Пестов внимательно осматривал Косареву.

– Чего не глянется во мне? – спросила она, улыбнувшись.

– Хмурость тебе не к лицу. Новости, прямо скажу, невеселые, но ведь мы с тобой и похуже слыхали.

– Хмурость во мне по другой причине, Лука Никодимыч.

– Причина секретная?

– Какие секреты от вас. Чать, за родного отца почитаю.

– Вот и сказывай разом.

– Душу невзначай любовью занозила. Оттого сама не своя. – Замолчав, Косарева склонила голову. Пестов, покашливая, встал и заходил по горнице.

Косарева прислушивалась к шарканью шагов, не поднимая головы, тихо сказала:

– В Бородкине моя причина.

– Так! Умеешь, Людмила, одаривать нежданностями. Сказала ему?

– Нет.

– Не девица, чтобы таиться. Должна понимать, что невысказанная любовь для женской души – отрава. А ведь ты с разумом.

Косарева встала.

– Пойду, Лука Никодимыч.

– Ступай, но про сказанное мною помни. Отрава – невысказанная любовь для бабы. Рад, Людмила, что со своим душевным теплом к Бородкину подошла. Нужна ты ему. Ступай. Спасибо, говорю, за доверие ко мне…

Уйдя от Пестова, Косарева, свернув на тропу к реке, услышала торопливые шаги. Остановились. Шаги все ближе и ближе. Косарева спросила:

– Кто это?

– Я, Люда!

Косарева почувствовала, как сильные руки взяли ее за плечи, ощутила на своем лице теплоту прерывистого дыхания.

– Напугал меня до озноба, Макар Осипович. Пошто же не лег? Ведь не можется.

– Хотел поблагодарить, что тревожилась обо мне.

– Ведь и ты обо мне думал?

– Думал. Провожу тебя.

– Не надо. Одна мигом дойду.

– Обязательно провожу. Может, скажешь что?

– Скажу. Люблю тебя, Макар Осипыч.

– Люда, милая…

Бородкин обнял Косареву, а она спокойно и твердо сказала:

– Только не целуй. Себя спроси ладом, подумав над тем, что сейчас сказал. Пойдем. Возьми меня под руку. Волнуюсь.

– Люда!

– Молча иди. Станешь говорить, задохнусь от волнения.

Посвежевший ветер упорно разгонял тучи ненастья. Небо в ярких бусах звезд. Весело лают собаки.

3

Взорванная неизвестными злоумышленниками плотина запруды на Серафимовском прииске заставила Софью Сучкову в сопровождении Луки Пестова прибыть на место происшествия. К счастью, взрыв запруды был произведен поспешно и неумело. Проран[15] через сутки ликвидирован благодаря дружной работе старателей, для которых вода в пруду была по ценности вровень с золотом, ибо без нее могла остановиться вся работа по его добыче, однако частичный спад воды причинил промыслу беды, залив делянки, снеся старательский инвентарь, затопив несколько рабочих казарм, нанеся значительный убыток.

Пробыв на прииске двое суток, Софья собралась уже ехать на Дарованный, но неожиданно отложила поездку из-за приезда жандармских офицеров под внушительным эскортом конных полицейских.

Встревоженная их появлением Софья была вынуждена принять нежданных визитеров в помещении приисковой конторы. Оба жандарма в мундирах, ладно пригнанных по фигурам, надушенные. На Тиунове особенно изящно сшитые тупоносые сапоги с лаковыми голенищами.

Софья сидела за смотрительским столом. Напротив нее на шатком венском стуле, заложив ногу на ногу, сидел корнет Савицкий, рано облысевший щеголь с моноклем в глазу и, несмотря на смущение девушки, пристально ощупывал ее взглядами. Тиунов, позванивая шпорами, ходил по конторе.

– Что же так внезапно привело вас на Серафимский? – спросила Софья.

– Не догадываетесь? – вместо ответа спросил Тиунов.

– Неужли взрыв плотины?

– Конечно! Но прежде всего ваше невнимание к жандармскому управлению.

– В чем моя провинность?

– В том, уважаемая Софья Тимофеевна, что пренебрегаете нашими услугами. Почему не сделали заявление о взрыве?

– Посчитала это делом, касающимся только меня.

– Напрасно так посчитали. Мне просто непонятно, почему уже не первый раз стараетесь скрывать от меня акты произвола рабочих против ваших законных прав владелицы. Делать этого не следует. Мы для того в империи и существуем, чтобы защищать законность от посягательств приисковой черни, ибо видим в ее темных посягательствах, главным образом, скрытое, вернее сказать, замаскированное, но все то же революционное брожение. Не буду скрывать и того, что активность этого брожения, приглушенная нами на заводах и фабриках, перенесена теперь на промыслы. И заключается она в старательном наставлении темного приискового сброда к примитивному познанию, но все же именно познанию революционных замыслов модной политической партии большевиков. В Петербурге, конечно, слышали про революционера Ленина.

– Об Ульянове?

– Теперь он именует себя Лениным.

– Слышала. Но он за границей.

– Да, к сожалению, за границей. А мог бы быть за решеткой, но в столице, мягко сказать, это дело прошляпили. Позвольте продолжить тему нашего разговора. Недавнее событие на промыслах Гришина заставляет нас думать, что подпольная работа на приисках ведется довольно продуманно, а главное, чертовски осторожно, ибо направляется чьей-то умелой рукой. Кто эта рука, пока для нас тайна. Но только пока. Вы знаете, что мы умеем открывать тайное. Но рука нас очень интересует. Все доморощенные смутьяны нам известны. Многие за решетками. Гуляющие на свободе под неусыпным наблюдением. Говорю вам об этом только потому, Софья Тимофеевна, что у вас недостаточно опыта для управления людьми на промыслах, на которых даже при правлении вашей бабушки не раз бывали случаи рабочих беспорядков и неповиновения ее хозяйским пожеланиям. Кроме того, вами приближен к себе господин Пестов, а именно о нем у нас имеются предположения о его причастности ко всем революционным событиям на промыслах, начиная с пятого года.

– Простите, господин Тиунов, но у вас против уважаемого мной доверенного пока только предположения, ничем противозаконным в его действиях не подтвержденные. Представьте, еще зимой мне об этих предположениях говорил исправник Зворыкин. Но, опять-таки, бездоказательно.

– Вы правы! К сожалению, доказательств виновности Пестова у нас нет, но опять-таки, пока. Я лично уверен, что именно он причастен ко многому противозаконному. Должен признать, что Пестов умен, вооружен житейским опытом, тонким знанием психологии рабочего люда на приисках. Кроме того, Софья Тимофеевна, у вас же на приисках основная масса женщин-старательниц, среди них такие, как Бурлачка и Людмила Косарева. Они обе в пятом году участвовали в беспорядках.

– Но понеся за это наказание, теперь на свободе.

– А вы уверены в том, что понесенное наказание заставило их изменить свое отношение к государственной законности?

– Этого я не знаю!

– И хорошо, что стоите от всего политического в стороне. Вам, конечно, известно, что дочь Власа Воронова, живя в Москве, по молодости лет впуталась в революционные беспорядки,