Читать интересную книгу Связанный гнев - Павел Александрович Северный

замолчав, потирая руки, прошелся по горнице и тихо спросил:

– Товарищ Бородкин на прииске?

– Нет. С утра сегодня подался на Серафимовский. И еще не вернулся.

– Жаль.

– Он вам нужен?

– Собственно он и является той причиной, из-за которой я свел с вами знакомство. Видите ли…

– Слушаю вас.

Пестов наблюдал за лицом собеседника. Его глаза то становились прищуренными, то расширялись, и в них вспыхивали искорки, отчего они становились молодыми и пытливыми.

Жесты собеседника как бы дорисовывали произносимые слова, хотя левая рука чаще всего перебирала в пальцах золотые брелоки на цепочке от часов, протянутой из карманчика в карманчик жилета.

– Прежде всего, разрешите поставить вас в известность, что до Пятого съезда партии считал себя в рядах меньшевиков, но теперь, внимательно продумав революционное кредо товарища Ленина, решительно считаю себя большевиком. Может быть, в настоящем разговоре это не так существенно, но все же между нами должна быть партийная ясность, ибо мы прежде всего революционеры.

– Какое дело у вас к Бородкину?

– Нет, мое дело к вам, товарищ Пестов, но о товарище Бородкине. Я перед вами как исполнитель данного мне поручения подпольным комитетом Златоуста.

– Понимаю.

– Скажите, у вас в комнатах можно курить?

– Сделайте одолжение.

Штейнкопф вынул из кармана пиджака серебряный портсигар, взяв из него папиросу, закурил.

– И снова мне приходится быть с вами откровенным до конца, сообщив, что мой салон в Златоусте популярен у всех его уважаемых особ самых высоких рангов. Среди моих клиентов сам управитель, все инженеры, господин Тиунов, духовенство и, конечно, купечество. Не скрою, что пользуюсь уважением даже господина Новосильцева. Все только потому, что обладаю большой практикой парикмахерского дела. Из сказанного мною вам понятно, что именно в мой салон стекаются самые неожиданные новости со всей губернии, не говоря уже о наших городских сплетнях, включительно до самых интимных. Естественно, не проходят мимо ушей и все разговоры о делах золотопромышленников. Вы слушаете меня?

– Внимательно, Лазарь Аронович.

– Вам, конечно, хочется скорей узнать, какая у меня новость о Бородкине?

– Конечно.

– Сейчас я вам о ней скажу. Как видите, сам волнуюсь, ибо новость о нем крайне необычна. Итак, случилось это три дня назад. Около полудня в моем салоне появился хорошо известный вам господин Дымкин, в сопровождении незнакомого мне сильно подвыпившего купца, которого Дымкин представил как своего гостя из Екатеринбурга. Признаться, Дымкина я не люблю, даже остерегаюсь, зная, что он черносотенец, но у него всегда большой запас всяких новостей, которые я за работой разными своими вопросами из него выпытываю. Делать мне это нетрудно, ибо Дымкин большой хвастун и похвальбушка.

Должен заметить, что, будучи довольно пахучей личностью из-за своей репутации, Дымкин очень капризный клиент. Требователен. Например, заставляет его брить три раза за один присест в кресло, уверяя, что только тогда молодеет его кожа…

Так было и три дня назад. Дымкин сел в кресло, а его спутнику я предложил просмотреть новый номер «Нивы». Намылив Дымкина второй раз, я правил на ремне бритву, как вдруг екатеринбургский купец заговорил: «Слушай Осип, чуть не забыл сказать тебе. Вспомнил, на кого похож тот купчишка, ну который у Сучковой на приисках. Вот только фамилия его выскочила из памяти». Дымкин совсем безразлично сказал: «Бородкин».

Услышав фамилию своего товарища, я, естественно, навострил уши, а пьяный купец говорит: «Так вот этот Бородкин вылитый слесарь Верх-Исетского завода, которого полиция ищет с пятого года. Бунтовщик он. У меня дома до сей поры хранится афишка с его портретом. Мне ее пристав дал». – «Да будет тебе, Егор, ерунду молоть. Может, путаешь. Люди часто похожи друг на друга». – «Нет, брат, у меня глаз на иные лица острый. На афишке он вроде без бородки, но глаза-то не замаскируешь».

Как вы думаете, товарищ Пестов, что должен был пережить ваш покорный слуга, услышав подобный разговор, а также как должен был поступить? Ясно, Бородкин узнан! Я тотчас сообщил об этом Рыбакову и получил от него приказание поставить об этом вас в известность. Конечно, есть возможность предположить, что Дымкин об указанном от купца не поставит в известность полицию, а наверняка постарается шантажировать Бородкина для своих выгод в делах против ваших хозяев, с которыми в контрах.

– Комитет высказал пожелание, чтобы Бородкин скрылся?

– Нет! Дана только задача Бородкину быть крайне осторожным с Дымкиным. Вижу моей новостью озадачены, но довольны. Будучи неплохим психологом, уверен, что Дымкин отнесся к сообщению дружка без особого восторга, но все же не исключена возможность, что в его башке может зародиться мыслишка, что Бородкин не тот, за кого он себя выдает в наших местах.

– Спасибо за новость, Лазарь Аронович.

– Прошу вас поставить в известность о ней всех товарищей, коим положено знать подобные новости. А теперь разрешите откланяться.

Штайнкопф вынул из карманчика жилета часы и, открыв на них крышку, покачал головой:

– Да, мне, к сожалению, пора.

– Каким образом добрались до нас? Где ваша лошадь?

– Господин Пестов, не лошадь, а тройка господина Новосильцева! Я же не простачок, чтобы заявиться на прииск с желанием побрить вас. Прежде, чем отправиться сюда, я предложил господину Новосильцеву только что полученные французские духи. Он их у меня купил и просил лично отвезти вашей очаровательной молодой хозяйке. Я прежде визита к вам нанес визит к ней, был даже угощен прекрасным кофе, а за ним сообщил ей, что вы мой старый знакомый. Извините, что солгал, но ведь русская народная мудрость, кажется, говорит, что иная ложь бывает во спасение. И не осуждайте меня за многословность. Привычка. Профессиональная привычка. Вы меня как старого знакомого проводите до конторы?

– Обязательно!

4

Столовая в бликах утреннего солнца. Олимпиада Модестовна не вышла из опочивальни, сославшись на головную боль, потому Софья Сучкова пила кофе в обществе Ольги Койранской.

Художница появилась на Дарованном накануне и озадачила хозяек своим необычным для нее нервным состоянием.

Вот и за кофе, продолжая начатый еще в спальне разговор, Койранская говорила возбужденно:

– Соня, ты права, говоря, что ухаживания за мной Владимира Воронова вначале меня просто забавляли. Действительно, я явно кокетничала с ним, не уставала говорить ему, что ревную его ко всем женщинам. Делала все это, чтобы не скучать в периоды, когда не держала в руках кисти. Но почему неожиданно для меня Владимир из объекта забавы превратился для меня в цель моей жизни? Почему? Я даже не поняла, когда это произошло. Ибо не старалась приучить себя к мысли, что именно он необходим мне в жизни, что без него эта жизнь будет пустой. Соня, но почему молчишь?

– Слушаю тебя.

– Может быть, все