Читать интересную книгу Связанный гнев - Павел Александрович Северный

губами, нагнувшись, подняв с полу картуз, вышел в дверь.

Олимпиада Модестовна, проводив его взглядом, перекрестилась и села на стул, сокрушенно покачивая головой.

– Срам! Чистый срам! Два мужика, как перепуганные бараны, дозволяли на хозяйку кричать да обносить недобрым словом. Не узнаю, Лука, тебя. Видать, зайцем стал от старости?

– Не в том суть дела, Олимпиада Модестовна, – спокойно ответил Пестов.

– А в чем эта суть?

– В том, что со связанным гневом в разуме приходится жить. Но, конечно…

– Заставили старуху за честь хозяйки заступиться. Это как? Хорошо, по-вашему?

На вопрос Олимпиады Модестовны ни Пестов, ни Рязанов не ответили. Софья расцеловала бабушку.

– Спасибо, что приехала.

– Как ты распалилась, сердешная, дрожишь вся. Врага нажили доброго. Гришин по злобе хорек. Вы, мужики, никому не сказывайте, что я его кулачком ласканула. Сам тоже будет молчать в тряпочку. Значит, из-за чего же сыр-бор загорелся, Софьюшка?

– Обвинял нас.

– Что бабы с его промыслов к нам бегут? Ты, Лука, знал об этом?

– Софья Тимофеевна тоже знала. Мы их не сманивали, а тех, кто приходит, не гоним.

Олимпиада Модестовна довольно рассмеялась.

– Это не иначе, как бородкинские ситцы их к нам сманивают. Ну и правильно. Вот ведь как получилось. Не успела ладом оглядеться после приезда, а сразу в драку полезла. Пойдем наверх, Софьюшка. От волнения как-то сразу сникла вся.

Рязанов осматривал поднятые с полу обломки счет. Софья, заметив, весело засмеялась.

– Не беспокойтесь, подарю вам новые счеты. Чего вы так удивленно смотрите на меня?

– Поражен! Никогда не думал, что в такой изящной руке может быть такая сила. Счеты-то ведь немецкой работы.

– Я и сама не подозревала.

– Молодая у ней сила, бухгалтер. А ты хитер, студент. Смиренным прикидываешься, а на самом деле разглядел, какие руки у молодой хозяйки.

– Стараюсь, Олимпиада Модестовна, замечать любую красоту в людях и в природе.

– Слышишь, Софьюшка, как напевает. Пойдем, милая. Капли успокоительные надо принять. Ведь как звякнула мужика, даже картуз не удержался, а все оттого, что посмел толкнуть мою старость.

Софья, взяв бабушку под руку, направилась в конторе к лестнице на второй этаж.

После их ухода Пестов, заложив руки в карманы, заходил по конторе. Остановившись у окна, сказал Рязанову:

– Пожалуйста, Жихареву не говорите о происшествии.

– Не беспокойтесь. Все останется между нами. Гришин сейчас тоже волнуется, чтобы удар кулачка Олимпиады Модестовны не стал гласностью. А ведь какова. И как ловко бьет. Видимо, большой навык в этом.

– Вы о чем хотите сказать?

– Так, ни о чем. Кое-какие мысли зашевелились в голове. Старая хозяйка при крепостном праве народилась.

– Меня поразило другое, что Гришин стерпел поношение.

– Его злобу парализовал ловкий удар кулака. А счеты мне жалко, любимые были. Костяшки на них ловко щелкали.

– Бородкин вам лучше найдет. Кстати, где же Бородкин? Который день не вижу его.

– В Златоуст уехал. Слышал его разговор с Софьей Тимофеевной…

2

С утра шел совсем по-осеннему мелкий, затяжной дождь. Серые, лохматые тучи нависали над Дарованным. Ветер раскосмачивал смолистый дым из труб паровых котлов, гнал его клубы, расчесывая их о вершины елей и берез на холме.

Работы на прииске шли под привычные шумы, но без песен, ибо ненастье нагоняло тоскливость. В людских разумах, особенно у женщин, начинали копошиться мысли обо всем нерадостном, что жило в их душах, остуженных теми или иными житейскими невзгодами.

Непривычно для артели вела себя сегодня на работе Людмила Косарева. Не слышали товарки по работе ее привычных прибауток. Только изредка она свистом подавала знак, чтобы у тачек не задерживались с разговорами, не теряли время из-за случайных едких слов, кем-то кинутых из подруг, и обидой прилипавших к тому или иному ранимому женскому самолюбию.

Артель следила за настроением Косаревой, но, зная ее характер, никто не решался спросить о причине хмурого состояния, зная, что она ни перед кем душу не раскроет.

Узнав от Пестова об отъезде Бородкина в Златоуст, Людмила волновалась, что он там непривычно долго задержался. Причины для волнения водились. Наезжали казаки на промыслы возле Миасса. А это ли не причина для тревоги? Кроме того, Людмила до сих пор не забыла о записке из комитета, которую пришлось проглотить Ване- Образку на гришинском прииске. Кто знает, что было в ней написано Бородкину? Знала Людмила и о недавних беспорядках в Каслях и Кыштыме. Думала, что седьмой год походил по тревожности на недавние пятый и шестой. Волнуясь, Людмила ловила себя на мысли, что ее тревога о Бородкине не только как о товарище по подполью, а скорей о человеке, запавшем в ее память, для которого в разуме и сердце есть то особенное тепло, от которого захватывало дыхание.

Дождь шел, то затихая, то усиливаясь, от этого для Людмилы нестерпимо долгим был рабочий день…

В сумерки, пошабашив, возвращаясь с делянки в барак, Людмила с радостью увидела, как Бородкин верхом подъехал к конторе.

Людмила вышла из барака, сразу утонув в темноте вечера. Шла по тропе к избе Пестова. Дождь попритих. В разрывах туч мерцали звезды. В окнах бараков и изб на прииске тусклые огни. Людмиле сейчас казались они ласковыми, она с удовольствием прислушивалась к веселому лаю собак.

Подойдя к избе Пестова, Косарева постучала в освещенное окно, вошла в сени, открыла двери в горницу, увидев за столом с кипящим самоваром Пестова и Бородкина.

– Не прогоните, Лука Никодимыч?

– Смелей заходи. Ко времени подошла. Новости Макаровы слушаю.

– С приездом, Макар Осипыч. – Косарева поздоровалась с Бородкиным за руку. – Тревожилась: долго гостили в Златоусте.

– Сам не ожидал, что на четверо суток задержусь. Зато с новостями вернулся.

– Неужли с плохими?

– Как взглянуть.

Пестов, выйдя из-за стола, достал из буфета стакан с блюдцем и налил Косаревой чай. Бородкин молча мешал в стакане ложкой.

– Макар, повтори все, что мне сказал, – попросил Пестов.

– Обязательно. Начну с жандармов. Ротмистру Тиунову в помощники прислали корнета по фамилии Савицкий. Будет он специально ведать порядками на приисках.

– Интересно.

– По нашему уезду увеличили численность конной полиции.

– Ее и так было вдоволь.

– У инженера Захарова произвели обыск.

– Он, кажись, был помощником у Вечерека? – спросила Косарева.

– Угадала. Хотя ничего не нашли, но по приказу уфимского губернатора инженера с завода уволили и из Златоуста выслали.

– Невеселые новости, Макар Осипыч.

– Ты дальше слушай. На станции Бердяуш арестовали двух машинистов. Есть опасения, что в уфимском подполье завелся провокатор. А вот и самая плохая для нас новость. В Долматовской топографии, печатавшей для нас прокламации, неделю назад взяли товарища Фому.

– А Ваня-Образок?

– Пока, видимо, на свободе. Парнишка с головой, сумеет затаиться.

– Узнал, что было прописано в записке, которую Ваня