Читать интересную книгу Отец Александр Мень: Жизнь. Смерть. Бессмертие - Владимир Илюшенко

[Конец июля 1975]

Дорогая Юлия Николаевна!

Думал, что Вы приедете, и поэтому не отвечал. Сочувствую Вашей боли и молюсь, чтобы Вам стало легче. Я хорошо знаю, как притупляется сила духа, когда гложет немощь, порождая «уныние плоти». А тут еще и народ, к которому Вы не привыкли. Ну, даст Бог, всё успокоится: и боль и суета. Мы все очень благодарны Вам за большой подарок. Все его рассматривали, а я давал пояснения, кто да кто. Сделаем для него подходящий футляр[159]. Не напрягайтесь в переписывании. У Вас ведь еще есть время?

Что касается болезни и поста, так ведь и по церковному уставу: «болезнь вменяется в пост».

Фото Ваше не переснял еще, фотограф не приезжал. Он в отпуске. Но хочу сделать побольше и пояснее, а то там Вас совсем не видно.

Повесть о м[атери] Марии прочел с большим интересом. Написано ярко и талантливо, а главное, очень умело обойдены подводные камни и нигде нет грубых фальшивок. Разумеется, от того, что это «светская» повесть, в ней есть пробелы, пробелы в самом главном. Но верующему читателю, а тем более немного знакомому с ее жизнью и произведениями, нетрудно эти пробелы восполнить.

То, что Вы пишете о последних днях моей тети, В. Я., многих действительно смущало[160]. Но я это всё воспринял иначе. Она всю жизнь заботилась о нас, теперь наступало время и нам о ней позаботиться. Состояние ее субъективно не было тяжелым. Лишь иногда на нее нападала тревога, но она и всегда ей была свойственна. Приходя в себя, она с большой любовью и радостью встречала нас. Когда у нее еще теплилось сознание, я говорил с ней. Она считала, что ей хорошо. В каком‑то смысле она ушла из жизни до смерти. Я бы сказал, что она, не расставаясь с телом, прошла через чистилище. Быть может, это даже легче, чем по ту сторону. Не случайно, что никому из близких она почти не снилась. Я убежден, что это связано с ее быстрым «восхождением» в иные измерения. Она была подобна воздушному шару, который только трос удерживает от полета. Настоящая проблема — это: есть ли человек, когда мозг не работает. Я утверждаю, что есть. Я это ощущал. Хотя ее контакт с миром был почти нулевой, она осталась самой собой. Замечательно, что в первое время, когда у нее наступило длительное просветление, она всё помнила, рассказывала мне на исповеди. Но всё это было — светлое и потустороннее.

Поправляйтесь и приезжайте. Буду ждать.

Храни Вас Бог. Ваш

пр. А. Мень

[Октябрь 1975]

Дорогая Юлия Николаевна! Увы, я так Вам сочувствую в Ваших переживаниях «языческого» в наших храмовых торжествах. Но здесь есть один аспект, который не следует забывать. Сейчас дуют сильные и холодные ветры. Возможности выращивать много хрупких и прекрасных цветов почти нет. Весьма важно, чтобы хранились корни. А они — иррациональны, темны, народны, по–язычески грубы и чувственны. Однако всякая культура, в том числе и церковная, вырастает на этой почве. Будем же терпеливы. Пусть толкутся, носят пироги в храм, пусть всё это копошится; придет день, когда вновь поднимутся деревья, раскроются цветы и вызреют плоды. Корни всегда безобразны. Если бы остались одни цветы и плоды — они недолго бы выжили. Люди тонко устроенные плохо выживают в таких обстоятельствах (я имею в виду нечто массовое). Один историк сказал, что культура вырождается, когда отрывается от земли. Грубые крестьяне — та почва, из которой выходят Эсхилы и Цицероны, хотя сами эти крестьяне культуры не создают (или создают лишь ее зачатки). То же самое можно сказать и о Церкви. В годы безвременщины на темных «язычницах» — старухах многое удержалось. Это не культ «народа». Глупо отождествлять корни с цветами и плодами. Но все же…

Дай Бог Вам сделать то, что задумано. Остальное скажу потом.

Рад был, что смогли пообщаться летом. Надеюсь, доживем и снова встретимся.

Храни Вас Бог.

Пр. А. Мень

[Ноябрь 1975]

Дорогая Юлия Николаевна! Надеюсь, что всё у Вас проясняется и серьезных опасений нет. Дай Вам Бог сил. Только не напрягайтесь! В парах я уже сам немного запутался. Мудрено ли! На очереди пр[еп.] Сергий и Александра — царица. Ник[олая] и Ирину я получил. Вл[адимира] и Ир[ину] жду[161].

Письма и прочее очень вдохновляют. Вместо Барро я пошлю Вам другое, но гораздо лучшее на эту же тему. Только надо успеть передать. Когда я говорил об Успенском, я должен был бы показать Вам репродукцию[162]. У меня была. Но я уверен, что Вы и так всё сделаете прекрасно без всяких фотографий. Только бы здоровье Ваше было в порядке. Берите пример с нашего о. Г.[163]. Он ведь больше чем на 10 лет Вас старше[164].

Я думаю, что Ваше творчество внесет определенный вклад в современные и очень существенные поиски новых форм в искусстве. Тут ведь проблема на проблеме. И о реа–символизме Вы очень хорошо сказали. Ведь в самом деле — тут не одна условность, а «образ». А вместо фольклора лучше обогащать декоративные элементы. Они вяжутся с соответствующим интерьером. Да и праздничность придает.

Господь да укрепит Вас в немощах и трудах.

С любовью.

Ваш А. Мень

С надеждой на встречу летом.

03.01.76

Дорогая Юлия Николаевна! Еще не получил Вашего презента, но уверен, что он послужит для всех радостью. Всегда рад получать от Вас письма: ведь у нас есть что друг другу сказать. Если я иногда и задерживаю ответы, то лишь по техническим причинам. Вы на это не обращайте внимания.

Вы правы. Иной раз, когда делишься внутренним и сокровенным, — наступает опустошение. Но это не дает нам права молчать. Ведь в конце концов дело не в нашем красноречии и духовных силах. Иногда совсем слабый голос, но за него говорит Некто. Я вспоминаю изверившегося аббата, героя романа М. дю Гара, который говорит с больным и еле–еле лепечет из‑за своего маловерия, но больной слушает его жадно и слышит нечто большее[165]. Дю Гар несколько шаржировал эту сцену, но в ней есть глубокий смысл. (Не нам, Господи, не нам…[166]) А метание бисера происходит тогда, когда мы, глухие к состоянию другого, говорим с ним эгоцентрической речью. Тогда получается разговор на разных языках. Ведь «дар языков» — это возможность говорить душа к душе. Это не всегда бывает. Если нет возможности — лучше: намек, косвенные слова, обозначение того, что есть Иное, Тайное, Высшее.

Фото я могу прислать. Но то, где мы с Вами, — до меня еще не дошло. Не помню, кто снимал. Поэтому не знаю и того, что есть у Вас. В общем это всё ерунда. Книгу о страдании я давно передал[167]. Когда дойдет до вас — не от меня уже зависит. Жаль, что не успел ее переплести.

А на вопрос Вашей больной хорошо бы сказать, что Страсти были высшим проявлением сострадания. Он и так страдает в каждом и с каждым страждущим существом. Он как бы связан нитями со всем Его бытием. Об этом (правда, не очень сильно) говорит священник в «Чуме» Камю. Мы ведь иначе и не можем представить Бога — Любовь. Она неотделима от сострадания. Мыслить Его как бесстрастно взирающего на муки мира мы не можем.

Поздравляю Вас с праздником Рождества. Надеюсь, что в этом году нам все же удастся встретиться.

Будьте здоровы и Богом хранимы.

Ваш пр. Мень

[Февраль 1976]

Дорогая Юлия Николаевна! Спасибо за письмо и за поздравление. Вопрос о восприятии Евангелия детьми — серьезный. Конечно, можно им кое‑что пояснять. (Скажем, если возникнет вопрос об ангелах, то сказать, что на самом деле они не такие, как их рисуют, что они могут являться в разных обличьях, что это духовные существа, которых люди воспринимают в виде образов, а иногда и без образа: свет, голос, внутреннее слово.) Но всё это не суть. Важно, чтобы они ощутили атмосферу Рождества, смысл события, а не частности. Для достоверности — можно немного рассказать о тех временах (как я пытался в С. Ч.[168]). Но нужно показать, что это не «история», не «прошлое», а радостная весть для всех времен. Бог — тайный, непостижимый, грозный и далекий становится близким и открытым. Он — Спаситель людей и готов всегда (и сегодня) вести их. Конечно, всё это не просто. Но можно найти путь, зная особенности того, к кому обращаешься. Вообще, лучше всего — не фиксировать внимания на таких вещах, как ангелы, а делать ударение на основном.

Теперь о подарках. Если Вы не возражаете — сделаем перерыв в парах. Возникла нужда в двух небольших Спасах (оглавных) и Владимирской (желательно ближе к классической).

Вчера видел облачение о. С., которое, как говорят, делали Вы. Такое необычное и каким‑то духом древности овеянное.

Едва ли можно потерять «широту», как Вы пишете, от сосредоточенности на центральном Образе. Стоит ли напоминать, что «всё в Нем»? А к другим мы обращаемся по–другому. Однако, если речь идет о «не», то следует, наверно, свое несколько сдержать, укрыть, помня притом об «анонимном христианстве» добрых душ. Ведь все они могут понять Его как средоточие прекрасного, светлого, человечного.