Крепитесь. Дай Вам Бог поправиться. Об опухоли не тревожьтесь. Наружное всегда не опасное. Сейчас Вам нужно что‑то укрепляющее тело (декамевит?).
Храни Вас Бог.
Ваш пр. А. Мень
[Апрель 1977]
Дорогая Юлия Николаевна!
Получил все Ваши письма, но не отвечал, поскольку такие были дни, что не успевал сесть за стол.
Несказанно рад, что Ваше испытание не привело к перерыву в работе. Это самое главное. Приводя «максималистские» слова, я оговорился, что сам не близок духовно к автору их[189]. Просто они уместны, когда всё кажется разрушающимся. Она умела находить свет в самой темной глубине лишения. Спасибо за фото. Все они прекрасны, а Давиды порадовали очень. Они очень удались (включая того, что — для других).
Письма сестре я не написал, поскольку она сама рассказала о себе таким образом, что ответа как будто бы не надо. Но все же постараюсь.
Дай‑то Бог, если приедете. Тогда и лекарство Вам достану и выясним у здешних врачей, есть ли для Вас противопоказания.
Праздник прошел хорошо. Весна приближается. Живем упованием и сегодняшним днем. Я обдумываю уже Крестителя[190]. Так что дело потихоньку движется.
Пусть хранит Вас Тот, Кто всегда был незримо рядом с Вами и вел Вас даже тогда, когда это не ощущалось.
Ваш
прот. А. Мень
[Весна 1977]
Дорогая Юлия Николаевна!
Получил Ваши подарки. Очень хороши. Мы забыли с Вами только о «Вайях»[191]. Но это уж к будущему году. Ваши критические замечания в адрес Л. вполне справедливы, но дело тут в том, что люди разные, и то, что не годится для одних, неожиданно нравится другим. Проблема сложная и требует разных подходов. Вероятно, есть место и такому, как у Л. О письмах не беспокойтесь. Всё будет, как Вы хотите. Конечно, было бы хорошо поставить с И.[192]. Все‑таки что‑то личное. И как я понял — Вы не против. Но окончательное [решение] отложу до встречи. Книгу о молитве я Вам пришлю[193]. Мне почему‑то казалось, что я Вам ее уже дал. Но у меня память на такие вещи неважная.
Если найдутся желающие на Барро, я тоже Вам пошлю. Его судьба не помеха.
Владимирская] особенно хороша и один из «оглавных»[194]. Мне не показали Вашего «Петра». Но думаю, что увижу. Я говорил о фреске как о более приятном, а вообще‑то вполне возможно и «Хождение по водам».
Храни Вас Бог. С наступающими светлыми днями!
Всегда Ваш
пр. А. Мень
[Весна 1977]
Дорогая Юлия Николаевна! Как я понимаю Вас! Но если бы мы оставались бесчувственными к беде, то не было бы подвига, не было бы жертвы и борьбы. Превзойти то, что не затрагивает, легко. Но вот — не желать, страшиться, просить об избавлении и в конце все же сказать — да будет воля Твоя — это то, что указано нам на пути за Ним. Он Сам показал пример. Если бы Спаситель хотел мук, хотел человеческой низости и пыток, если бы он был неуязвим (как думали некоторые еретики), то Он не был бы Человеком-победителем. Подвиг‑то Его был человеческий…
Что сказать Вашему знакомому? Что дело не в чудесах? Что всё — чудо? Что чудо противоречит не природе, а известной нам природе? Так, в частности, изобразил Соловьев Воскресение в своих «Воскресных письмах» и письмах к Толстому. Но главное чудо — это внутренняя встреча с Глубиной Бытия, с Небом на земле. Это чудо внутри нас, и оно потому чудо, что выходит за пределы плоского, давая нам многомерность бытия.
А лечиться надо. Это приятие усилий наших ближних, братьев–людей облегчить нам страдания. Это исповедание своей слабости. И все равно оно неотделимо от духовных усилий.
Говорите — «фарисейство»? Но ведь он был доволен собой, а нас не допускает до этого чувство ответственности, сознание недостижения уровня нашей веры.
Относительно комментариев к НЗ подумываю и сам[195]. Но кое‑что войдет в нового «Сына Человеческого»[196].
Храни Вас Господь. Фото еще не получил, но заранее благодарю. Хотелось бы преп. Сергия и Аллу.
Ваш
пр. А. Мень
[Май 1977]
Дорогая Юлия Николаевна! Сразу откликаюсь на просьбу. Мне нужны оглавные Спасы (два или даже три) небольших. Вот и задача для Вашей ученицы!
У нас жизнь идет по–прежнему. Скоро приведу в порядок рукопись арх. Луки о Духе, душе и теле[197]. И пошлю Вам. Кончил Сына Чел., новый вариант — тоже пошлю. Это заняло все мои мысли, силы и время за последние месяцы. Так духовно освежает это — столь необходимое — возвращение к Истокам! Мы часто забываем о самом главном. А ведь слова «Я альфа и омега» — сказаны не случайно. От того, что есть Он (не учение и не дело, а Он), человеку хочется жить. Есть для чего просыпаться каждый день. Только понимая это, приходишь к благодарному сознанию чуда, данного нам. «Бога не видел никто, единородный Сын, сущий в лоне Отчем, — Он явил»[198]…
Храни Вас Бог. Жду фото.
С любовью.
Пр. А. Мень
[Май 1977]
Дорогая Юлия Николаевна!
Простите, что не отвечал. Но опять‑таки мысленно общался с Вами через ежедневную молитву[199]. Дай Бог, чтобы Вам удалось поехать 30–го. Буду ждать. «Троицы» еще нет. Хотелось бы еще арх[ангела] Михаила с Натальей. Письма отца замечательные[200]. Он все больше открывается мне в своей страдальческой глубине и свете, преодолевающем всё. Его «Ей, гряди…» я очень и очень понимаю. Мне непостижимы устрашающие мысли, связанные с Парусией[201]. Ведь она есть радость, а не страх. И для нас она наступит, м. б., быстрее, чем для мира. Значит, мы обгоним его на радостном пути.
Пусть наши огоньки, горящие в разных местах, не гаснут, чтобы мы могли передать эстафету. Думаю, что Ваш и наш опыт будет небесполезен.
До встречи.
Храни Вас Бог.
Ваш
пр. А. Мень
[Май 1977]
Дорогая Юлия Николаевна, очень был рад узнать, что Вы приезжаете. Хотя Вам мучительно с нервом, но здесь Вам хуже не будет, а м. б., будет и лучше. Хотел бы Вас увидеть до Троицы.
То, что Вы пишете, — основное. Любовь — это полет, это прозрение, это сама жизнь. Без любви жизни нет, а есть прозябание. У нас много «любвей», которые озаряют жизнь, — к людям, к природе, к красоте, ко всему светлому. Но они лишь тень Главной. Собственно, Он — всё. Всё то, что нас радует, волнует, возвышает, окрыляет. Ради Него — стоит жить и быть. Он всегда — новый, всегда неожиданный. Наша самость — лишь тень, а Он — Жизнь, Бог Живой. Так чувствуем, когда нет слишком сильного страдания. А когда оно приходит, стоим в терпении, отдавая себя на волю Его. Конечно, в таком «стоянии» чувства притупляются, но это защитный механизм души, и на него надо смотреть, как на богоданное средство. Очень Вас жду. Соскучился. Особенно потому, что мало переписывались в последнее время (это от перенасыщенности). Знаете ли Вы, что дневники о. С. начали публиковать? Многое там мне совершенно неизвестное и важное.
Храни Вас Господь.
Всегда Ваш пр. А. Мень
[Май 1977]
Дорогая Юлия Николаевна!
Получил Ваше письмо, где Вы снова говорите мне о своих сомнениях, касающихся Евхаристии. Попытаюсь, как смогу, ответить Вам и Вашему знакомому.
Прежде всего — Евхаристия установлена Спасителем и была настолько дорога и важна для Него, что Он заповедал всегда совершать ее Своим последователям. Это — первое, после крещения, таинство.
Уже одно это заставляет нас относиться к нему с особым благоговением, даже если мы и не всё понимаем в его сущности. Это Его воля, Его желание.
Форма, которую Он избрал, была далеко не случайной. Как Вы знаете (хотя бы из книги Л. Буйе[202]), основой ее служили молитвенные братские трапезы в ветхозаветной Церкви.
Трапеза вообще издревле была самым интимным и светлым символом единения людей. Когда иудеи собирались на такие трапезы, они знали, что Господь невидимо присутствует среди них. Это первый аспект — Трапеза.
Второй аспект — Жертва.
В чем заключался смысл жертвенной символики с древнейших времен? Жертва была знаком единения с Высшим. Она тоже понималась как трапеза, на которой присутствует Божество (или его представитель в виде символа). Часть жертвы сжигали, часть шла на трапезу, шла людям, собравшимся у стола или очага. Жертвенное животное было эмблемой Бога, который входил в самые тесные отношения с людьми.
То, что это было связано с принятием пищи, — тоже не случайно. Ведь принимая пищу, человек причащается силам природы, силам мира. Через пищу мировая энергия входит в человека и поддерживает его бытие. Поэтому и сам акт принятия пищи всегда понимался как священный, и поэтому в жертве был элемент трапезы. Подобно тому, как в пище мы приобщаемся стихиям, так и священная трапеза есть символ (вполне реальный!) причастия Божественному. Отсюда — пасхальный Агнец и иудейский седер, на котором он присутствовал как часть трапезы.