деда, особенно в столь важной области, как религия, в которой бабушка считала себя непревзойденным авторитетом. «Что он там тебе говорил?» Я на мгновение заколебался, но потом выпалил: «А дед мне сказал, что на тальянском фронте у него был такой конь, который полетел прямо в небо». — «Тьфу, боже, прости его, он не ведает, бедный, что говорит!» И быстрый знак креста должен был отвести от меня все, что, видимо, в это время пришло бабушке в голову. Во всяком случае, на следующий день утром, когда я явился к деду, пасущему коров на берегу Струга, он погрозил мне вместо приветствия суковатым посохом, затянулся дымом из длинного чубука и, улыбаясь, спросил: «Что это ты, внучек, вчера бабке о дедушке своем наговорил?..»
Итак, что же находится за этой горой? Долго я не мог ответить на этот вопрос, пока сам не взобрался на ее вершину. Я влезал долго, по дороге меня напугал вылинявший заяц, который выскочил из клевера, а еще больше фазаны, со страшным шумом вылетевшие один за другим из находящейся возле леса полоски проса. Я шел, шел, а когда поднялся на самый верх горы, красное солнце уже садилось. Мама была права: за этой горой расстилалась долина, я видел какие-то дома, но сразу же за ней, на несколько сот метров дальше, возвышалась новая гора; высокая-высокая, заросшая черным лесом. И долго еще, уже будучи в школе, бродил я по всей округе, удовлетворяя любопытство, рожденное в далеком детстве: а что за этой горой? За горой гора — мир. И мама, и дедушка были правы. Мама…»
Пришла телеграмма, что мать тяжело больна. Сташек тогда еще был курсантом. Ему дали отпуск. Домой он с автобусной станции пришел уже под вечер. Отец работал в поле. Зося, младшая сестра, в школе. Мать лежала в комнате одна. Весенний, теплый вечер. Окно, задернутое занавеской, было открыто. Он заглянул в комнату. Мать спала. Сташек с любовью смотрел на ее осунувшееся лицо, на вытянутые на простыне похудевшие руки. Больная вздрогнула, видимо почувствовала, что на нее кто-то смотрит.
— Это ты, сынок?
— Я, мамочка, я…
Вечером вернулся отец. Сташек помог ему распрячь лошадей.
— Плохо дело у мамы, нужно в больницу ее отвезти поскорее.
Отец закашлялся, прикрикнул на Сивку, а потом без всякой нужды хлестнул коня уздечкой.
— Видно, с желудком у нее что-то случилось, мама жаловалась, что болит очень. Это правда? — продолжал расспрашивать отца Сташек. Отец собрал упряжь и устало бросил ее себе на плечо.
— Поставь телегу в сарай, похоже, дождь будет.
— Хорошо, папа.
Отец, тяжело ступая, сделал два шага, остановился и повернулся к сыну:
— У матери рак.
Сташек оперся о дверь конюшни. К счастью, мать до последней минуты своей жизни не знала, что у нее за болезнь.
На следующий день они отвезли ее в больницу.
— Спасибо тебе, сынок, что ты приехал. Одно меня беспокоит: только бы они меня здесь долго не продержали, а то жатва идет, отец один не справится. Ведь Зоська ему еще не помощница.
— Все будет хорошо, мама.
— Как там у тебя, сынок, дела идут на этом твоем море?
— Привык.
— А большое оно, море-то?
— Большое, мама.
— Нужно будет как-нибудь к тебе приехать.
— Обязательно.
— А то в деревне столько дел всяких, времени ни на что не хватает. Но вот выйду из больницы, так после жатвы, к осени поближе, к тебе, сынок, приеду. Ведь я никогда еще моря не видела.
И не увидела никогда… Она умерла через месяц, в самую жатву, когда полные зерна нивы легко поддавались косцам.
Что там может быть, за горой? За горой гора — мир. Так, может, к морю его привел интерес к неизведанному? Это было бы слишком наивно. Отец и мать мечтали о том, чтобы Сташек после них принял хозяйство. Четыре гектара неплохой земли, дом, хотя и старый, но еще крепкий, только что построенная конюшня, сарай, сад, пасека.
— Жизнь, сынок, лучше становится. Закончишь сельскохозяйственный институт, посмотришь, как другие хозяйничают, машины выпишешь — к тому времени их хватать будет — и жить станешь, как пан помещик. И мы с матерью при тебе устроимся. Зоську замуж отдадим… — рассуждал отец, когда они со Сташеком везли сено с берегов Струга. Телега громыхала, сено благоухало, бодрящий вечер укутывал уставшую от жары и от трудового дня деревню; то тут, то там лаяли собаки, поблескивали первые звезды. Сташек грыз сладкий стебелек клевера и молчал.
Море для Сташека началось с курсов Союза польской молодежи, которые были организованы в Юрате. Из гимназии в Тычине он поехал один, как вице-председатель школьного комитета. Поехал и первый раз в жизни увидел море. Ребята гурьбой вышли из здания гдыньского вокзала, по пути зашли в молочный бар, а потом — сквер Костюшки и море! И что странно, оно тогда не произвело на Сташека большого впечатления. Вода как вода, только много ее. В тот же день на прогулочном катере они плыли в Юрату. Море было покрыто небольшой рябью и поблескивало серебром, как алюминиевая стиральная доска; дул освежающий попутный ветер. Ребята громко пели: «Море, наше море, будем верно тебя стеречь!», бросали в воду монеты и вместо Нептуна кормили чаек, которые, давно уже привыкнув к туристам, вырывали у них куски булки прямо из рук. И по-прежнему ничего; Соляку даже в голову не приходило, что он когда-нибудь свяжет свою жизнь с морем. В Юрате вместе с ребятами ходили на занятия, спорили, как строить социализм, шли на обед, играли в волейбол, загорали на пляже и купались в море… Кто умел плавать, тот плавал, а Сташек заходил по грудь в воду и, отталкиваясь от дна ногами, делал вид, что он плывет. Да и где он мог научиться плавать? На Струге, который весь зарос ивняком? Да его можно не только перейти по колено вброд, но и попросту перескочить одним прыжком. Что находится за этой горой? Если зайдешь глубоко в море, так, чтобы над водой торчала одна голова, наверняка задашь себе этот вопрос. Впрочем, достаточно перейти на другую сторону полуострова Хель, в сторону открытого моря, чтобы оно поразило тебя своей мощью и далеким полукруглым горизонтом. Что лежит за этим безграничным водным простором? Сташек прекрасно знал, что Швеция, Норвегия, Дания… Но сознание собственной беспомощности, злость из-за того, что он не в состоянии проплыть хотя бы сто метров, задевала парня за живое. Как-то раз ребят привезли на Оксиву, показали военный порт и пригласили на знаменитую «Блыскавицу»[14]. Там, вероятно, все и началось…