Читать интересную книгу "Общие вопросы этнографии русского народа. Традиция. Этнос. Религия - Олег Викторович Кириченко"

в духе постмодерна: здесь была и ирония, и публичность, культурная и духовная агрессия. Не было только видимого отказа от первенства постмодернистской большевистской идеологии, которой гордились, которую выставляли напоказ, которая объявлялась в конституции «рабоче‐крестьянской», «советской», «народной», «марксистско‐ленинско‐сталинской». При Сталине был создан лишь «фасад модерна», за стенами которого не было искомого «городского пространства» с его свободно развивающимся социумом, культурой и религиозной свободой традиции. Сталинский «город» состоял из репрессивной антинародной (антирусской), антицерковной власти, насильственного, принудительного (идеологически или оружием) труда, советского атеистического праздника, государственной идеологии, которая старалась регламентировать каждый шаг человека во всех областях жизни. Власть не гнушалась, а считала своим долгом заглянуть своим строгим оком не только в семью, но даже в ум, душу и сердце каждого человека. Неслучайно партия была объявлена «умом, честью и совестью нашей эпохи». Вместо Божьей, естественной, врожденной совести предлагалось иметь приобретенную, сформированную «социалистическую совесть». Человека‐личности в его христианском понимании в этом «городе» просто не предполагалось. Лишь «единицы», близкие к партии‐совести, к вождю, главному гаранту свободы, получали право на «достойное существование». Все остальные должны были или перевоспитываться, или уничтожаться.

О характерных чертах сталинской эпохи, которая сформировала самое понятие «советскости», подробнее мы будем говорить ниже. Здесь отметим главное: над русским народом, как и над другими народами СССР, совершался страшный советский эксперимент, суть которого сводилась к уничтожению религиозной, духовной основы народа, насильственному и обманному подчинению этнической силы народа задачам коммунистического строительства, духовной утопии. К чести народа, он выдержал это испытание и в массе своей остался верен и православной вере, и исторической России, и памяти предков, и своей великой истории, хотя и заплатил за это огромную цену. Но к глубокому сожалению, в 1990‐е годы, с падением советского строя, советский эксперимент над народом не ушел в прошлое, поскольку вместе со свободой исповедовать веру ему не было возвращено право на полнокровную жизнь в рамках родной русской православной традиции. Ни политика, ни экономика, ни культура в России не повернулись лицом к русскому народу, не сделались зеркалом его традиционной жизни. Чтобы реализовывать свое право на церковную жизнь, русскому человеку сегодня нужно преодолеть множество барьеров: постараться остаться верующим в атеистической — светской — школе, в атеистическом вузе, суметь не увлечься тотально разрушительной массовой антикультурой, присутствующей сегодня на телеэкранах, нужно избежать множества «дворовых» опасностей (наркотики, неизбежность ранних интимных связей, агрессия) и немало других препятствий. Конечно, в этих условиях весь народ не может пройти эти препятствия, это доступно лишь части его, основная же масса в большей или в меньшей степени как будто свободно выбирает для себя безрелигиозный, безцерковный путь. Как заметил один известный московский священник, идеология безбожия коммунистов сегодня сменилась сатанинской идеологией вседозволенности, и обычный человек буквально окружен этой силой и подчинен ей.

В этих условиях о церковной свободе можно говорить лишь как об условной свободе. А ведь речь идет о свободе не какой‐то отдельной группы из числа многочисленных меньшинств, речь идет о праве этнического большинства на свою историю, культуру, религию и, наконец, на свою этничность. До сих пор русский народ лишен в полной мере своего права быть русским православным в своей стране! Советская власть долго и тщательно изымала у представителей русской этничности самый ее стержень — православие — и добилась больших успехов. Сегодня многие русские даже не понимают, что с ними происходит: почему они с равнодушием или цинизмом относятся к своей традиции, семье, родителям, женщине, почему им все равно, как и где жить, как зарабатывать деньги. Этническое равнодушие, нравственная и духовная апатия обрушились на народ, оторванный от религиозных корней, но увидеть лицо этой болезни, обозначить ее как «политическую» и «общественную» проблему для страны чрезвычайно сложно. Нельзя провести социологический опрос и в цифрах выяснить, почему патриотизм многих ограничивается только спортом и эстрадой — сферами, где умеют «зажигать» публику, а там, где зрелища отсутствуют, там нет почвы для патриотизма[577]. Сегодня проблема русских — это не сфера общественной активности скинхедов, русских фашистов и националистов, а глубинная проблема преодоления долговременного идеологического воздействия на русский народ атеизма и материализма.

Нынешние российские политики пока еще не могут решить для себя, каким путем им идти дальше. Но в любом случае это будут модели не традиционные, а сконструированные (по модернистским или постмодернистским лекалам), поскольку таковы возможности любого современного общества, в том числе российского. У России есть возможность выбрать одну из трех моделей развития.

а) Самая сложно реализуемая, но и самая жизненно необходимая модель будет выглядеть как обращение к опыту традиции одного из исторических периодов допетровской Руси. В этом случае будет создаваться один из вариантов «русского модерна». По сути, это будет похоже на то, что происходило в имперскую эпоху. Но есть и серьезные отличия. Во‐первых, это будет уже не империя, а национальная конфедерация. Во‐вторых, будет учтен тот опыт неоправданно долгого вхождения в пространство своей традиции, который мы имеем в эпохе российского XVIII в. Русский модерн будет складываться сразу как русский, а не европейский, и это исключит появление своего рода патологий, вызванных разобщенностью разных социальных слоев. Плюсом этого варианта будет то, что создавая вариант модерна, Россия сможет сохранить и традиционные корни, что позволит модерну быть жизненным и иметь свою традиционную почву.

Конечно, следует четко определиться с эпохой и политической личностью, ее определяющей, которые станут «первообразами» для данного варианта русского модерна. Этот вариант настолько серьезный, и даже на первый взгляд утопичный (с точки зрения современных практических шагов и перспектив реализации), что он даже и не рассматривается современными политиками. Тем не менее переход к этому варианту развития для России не сопряжен с революционными потрясениями, как показывает безреволюционный опыт вхождения традиционной допетровской России в Россию имперскую. В пользу этого варианта говорит один красноречивый факт: частично обращение к средневековой русской православной традиционности сегодня уже произошло в лице Русской Православной Церкви, вернувшей себе патриаршее достоинство. Поэтому дело за государством и обществом.

Для движения в этом направлении нужна особая личность, готовая самоотверженно и учиться, и учить народ русской православной традиции. Современная эпоха модерна требует от нас, чтобы мы избрали и прошлое, и историческую личность, на которую мы хотим ориентироваться. В качестве такой образцовой личности нам видится св. благ. князь Александр Невский, который в отличие от сегодняшнего претендента, И. В. Сталина, являет собой образец подлинного радетеля о народе, стране и Церкви. Подробнее на содержании этого проекта мы остановимся ниже.

б) Второй вариант может быть реализован как калька с уже исторически пройденного варианта «русского модерна» эпохи XIX — начала