Читать интересную книгу "Общие вопросы этнографии русского народа. Традиция. Этнос. Религия - Олег Викторович Кириченко"

той степени активности и в той мере, в какой они сами участвовали в цивилизационной деятельности державы. В этом случае путь к появлению радикального ислама, «борющегося с политическим режимом», тогда был напрочь закрыт, поскольку власть тогда не исповедовала атеистическую светскость, провоцирующую сегодня появление экстремистских форм в исламе.

Большевики‐ленинцы, разрушая старую форму и содержание самодержавной российской власти, уничтожали сразу две главнейшие, естественные скрепы страны: цивилизационную и имперскую. В качестве ее замены они выдвинули идею нациестроительства, трактуя ее, в отличие от ее создателей либералов, по‐своему. Известно, что незадолго до революции 1917 г. русские либералы перешли от позиции неприятия идеологии, связанной с национальной идеей, к увлечению ею, за счет чего они открыли для себя своего рода легитимный источник энергии для объединения либеральных сил, ориентирующихся на «национальное спасение России»[589]. И хотя не националисты‐либералы, а либералы‐западники пришли к власти в феврале 1917 г., но именно первые обеспечили во многом эту победу последним. Большевики‐интернационалисты, которые до революции 1917 г. были антинационалистами, после прихода к власти стали активнейшим образом реализовывать националистические идеи либеральных идеологов национализма. Таким образом, пригодилась интеллигентская утопическая программа нациестроительства, которая могла быть реализовала лишь волевыми и силовыми методами, потому что реальное выполнение ее не зависело от традиционных естественных средств воспитания народа и народов, которые черпались из религии.

Отказ от цивилизационного формата взаимодействия народов в советской России и СССР предполагал выдвижение на пограничье взаимодействия народов между собой этничность, освобожденную от религиозности. Последнее достигалось за счет отказа от православной имперскости в области политической и за счет репрессивной деятельности по отношении к Православной Церкви и другим традиционным религиям. Бросая освобожденную от религиозной духовности этничность в пучину бушующего революционного моря в стране, большевики должны были в первую очередь позаботиться об искусственных средствах, как‐то нейтрализующих остроту прямого — межэтнического — соприкосновения разных народов друг с другом. Для этого и понадобилась масштабная «зачистка» русского народа, а потом и ряда других народов, имеющая целью уничтожение у них религиозного компонента. Опыт советского нациестроительства показателен в том смысле, что здесь впервые в мировой практике был поставлен вопрос о создании чистой, т. е. очищенной от религиозной и этнической «примеси» гражданской нации. Ставилась задача поглощения свободной от религиозных одежд этничности правовой стихией и полного подчинения и даже растворения ее в правовом поле. Таким образом, исчезнуть должны были и религиозность, а в далекой перспективе — и этничность. Нация «советский народ» должна была стать в будущем гражданской нацией, где у человека был только один идентификатор — правовой статус. Для человека без традиционных корней Родиной должна была считаться революция, а Отечеством — социализм или коммунизм. И хотя идея так и не была до конца реализована, но опыт ее оказался востребованным позже во всем мире.

Большевики были идеальными конструктивистами‐практиками. Они не считались с жизненными реалиями, с тем, что им приходится «резать по живому», с тем, что речь идет о реальном, а не абстрактном народе, известном им по теоретическим работам. Они действовали как патологоанатомы в лаборатории, с предельным хладнокровием и циничностью. Их врагом была этничность. Но до той поры, пока она могла помочь им в разрушении «старого мира», они готовы были ее терпеть. Эта ленинско‐сталинская иезуитская способность приспосабливаться к обстоятельствам стала со временем одной из ярких черт всей большевистской партии и всех ее вождей.

Начнем с того, что на практике Ленину пришлось забыть об интернационализме, потому что все пространство революции занял национальный вопрос. Его надо было решать как один из двух главных вопросов революции: о советском характере власти и о национальной форме ее существования. Таким образом, советское заменило собой прежнее — имперское начало, а национальное стало на место цивилизационного компонента. Национальное строительство велось в советское время в контексте цивилизационного процесса. При сравнении того и другого мы можем заметить, насколько обедненно‐примитивно стала подходить советская власть к цивилизационной деятельности, по сравнению с дореволюционным временем. Вся ее цивилизационная деятельность свелась к формированию гражданской одноплоскостной (правовой) идентичности, в то время как дореволюционный опыт был представлен широким спектром культурно‐хозяйственной деятельности, основанной на достижениях как российских, так и общеевропейских. Отличия двух моделей огромны. В первом (советском) случае, человеку гарантировалось только субъектное право на существование, которое в реальности, учитывая репрессии в СССР, подневольный труд и т. д., почти не реализовывалось. Во втором случае человеку (и не только русскому, но любому, подчинившемуся закону цивилизационной жизни страны) было гарантировано право свободно жить и трудиться в пределах всего спектра культурного и хозяйственного развития страны.

Но обратимся к конкретике ленинской национальной политики. Этничность малых народов бывшей Российской империи была признана пролетарским вождем во всей полноте, со всеми ее религиозными атрибутами, и поддерживалась она в таком виде до смерти вождя. Негативная оценка русской этничности давала возможность большевикам с самого начала легализовать в глазах всего народа их репрессивную деятельность в отношении Православной Церкви.

Таким образом, процесс большевистского нациестроительства при Ленине начался с установления правового статуса (de facto) неравенства большого народа — русского — и малых народов. Русские были поставлены в подчиненное положение. И в это же время началось первичное наступление на их этничность, с целью отделить от нее православную составляющую. В отношении неправославных в 1920‐е годы наблюдалась более гибкая и мягкая политика, подразумевающая включение их религиозной составляющей в советскую действительность. Несмотря на общее положение «отделения церкви от государства», мусульманам, в отличие от православных, по личному распоряжению Ленина, было разрешено вести самим записи браков и рождений (опять же в обход «Декрета о гражданском браке, о детях и ведении книг актов состояния» от 18 декабря 1917 г., который упразднял прежнюю, только церковную, регистрацию) 31 июля 1918 г. При всех мусульманских комиссариатах были созданы отделы записи брака. Более того, мусульмане получили в отдельных регионах (в Туркмении) право оставить у мулл книги регистрации[590]. Мусульманам было разрешено паломничество в Мекку[591], были сохранены шариатские суды, существовавшие наряду с народными, советскими. Также в первой половине 1920‐х годов шло бурное строительство системы еврейских религиозных школ.

Мы не можем не дать свою оценку большевистскому опыту нациестроительства на территориях проживания малых народов, включая коренизацию государственного аппарата автономий, создание национальной интеллигенции и национальной кульутуры. Насколько нужна и полезна была эта деятельность по созданию государственной инфраструктуры в каждом из национальных анклавов? Сегодня те, кто защищает советскую эпоху от критики, на первый план выдвигают социальные достижения, пришедшие в жизнь малых народов, благодаря советской власти: школы, вузы, больницы, библиотеки т. д. и оставляют в стороне вопрос о той цене, которую