Читать интересную книгу "Общие вопросы этнографии русского народа. Традиция. Этнос. Религия - Олег Викторович Кириченко"

культуру народную и профессиональную, «высокую»; на общество «народа» и не относящих себя к нему социальных групп; на атеистов и верующих и т. д. Это не значит, что та часть бытия имперской России, которая занята модерном, вся была атеистичной, беспочвенной и оторванной от народных корней. Всё было гораздо сложнее. И в XVIII, и в XIX в. за модерн (как мировоззрение) боролись разные силы, и православных, церковных людей с одной из сторон было немало. Не случайно к середине XIX столетия в архитектуре зазвучало понятие «русский модерн», в философию пришли славянофилы, от лица государственной власти было произнесено: «самодержавие, православие, народность». Модерн был необходим России не только для того, чтобы разговаривать со светской Европой на одном языке, но и для понимания католическим и протестантским Западом языка Православия. Для России это была в определенной степени церковная, апостольская миссия. Но, переходя к модерну, Россия, несомненно, подвергала себя опасности шагнуть в перспективе и дальше, вместе со всем Западом, к постмодерну, а это было уже абсолютно деструктивное мировоззрение. Скольжение по краю пропасти было оправдано лишь тем, что язык модерна становился общим языком, на котором могли общаться все жители Земли. Но и постмодерн претендует на то же самое.

Постмодерн предполагает, что каждый день мир соприкасается с чем‐то новым и что современного человека ежечасно, ежеминутно (скорость нарастает) должна сопровождать эта мелькающая череда глобальных событий. Основу этих технологий составляет понятие «информация», так что все относящееся к информации сегодня — это бытие, а мир вне информации — небытие. Но события были бы одним сплошным хаосом, если бы в «естественность» и бессмысленность мелькания происходящего не вмешивались медиатехнологи. Они делают настоящее, близкое и дальнее прошлое источником информации, оформленной и преподнесенной по закону жанра постмодерна: иронично, с ориентацией на публичность, нескучность и антитрадиционность, за которой стоит позиция культурной и духовной агрессии, направленной против человека, традиции и даже самой жизни. Политический новостной ряд ориентирован на формирование рейтинговой шкалы оценок у народа по отношению к политикам, поэтому здесь все определяет величина и интенсивность числа присутствия политических деятелей на экране и в целом в средствах массовой информации. Мир культуры обрушивает на массового зрителя и читателя свой калейдоскоп фактов и их интерпретаций, который более пестр, разнообразен, чем политический, но также весь состоит из «количества» информации. Здесь нет иерархии, так что нередко игровое шоу соседствует с серьезной, классической программой, любой текст, любое произведение может разорвать неожиданное вторжение рекламы. Ни православная традиция, ни русский модерн не занимают в этом культурном пространстве какого‐го особенного почетного места. Их присутствие единично и невлиятельно. Большую часть «количества» информации и, соответственно, времени занимает мелькающий культурный произвол, отклонения от нравственных и традиционных культурных норм, которые облекаются в «эфирные проекты» и лишь формально отличаются друг от друга.

В информационном поле сегодня господствует агрессивный постмодерн. Исходя из этого, современные читатели и зрители должны понять, что традиционные ценности сегодня неконкурентноспособны, у них небольшая инвестиционная привлекательность (а сегодня для государства это главный критерий для финансирования научных, культурных и образовательных проектов). Этот подход заставляет современных деятелей, работающих в самых разных областях познания и практики, пользоваться обязательным языком «агрессивного постмодерна», его возможностями эффективной обработки информации, и особенно формой ее подачи — через шоу, игру, с непременной иронией, демонстрирующей личную отстраненность человека, независимо от того, в политике вы трудитесь или в культуре.

Сегодня, как нам кажется, самым перспективным историческим лицом для постмодернистов, работающих в информационной сфере, является И. В. Сталин, в силу чего его образ подвергается с их стороны самой изощренной демифологизации, чтобы вызвать симметричный ответ со стороны русских патриотов‐сталинистов. Либералы, люто ненавидящие Сталина, не действуют, в данном случае, по своему обычному сценарию — погружения в информационный вакуум того, кого они хотят забыть. Они пишут и снимают сюжеты о Сталине, много спорят, встречаются на телевидении и радио с самыми разными почитателями памяти Сталина, словом — нарочито провоцируют специалистов на самую широкую дискуссию, и вполне очевидно, именно они заинтересованы в поддержке народного интереса к сталинизму. Они очень хотят, чтобы русская национальная идея и образ Сталина нашли друг друга. В этом случае нужно, чтобы Россия и русский народ в глазах «мирового сообщества» обрели законный статус «гнезда тоталитаризма». Но возникает вопрос: зачем многочисленные русские патриотические силы, из числа тех, кто симпатизирует Сталину, участвуют в этой провокации, что заставляет их «играть на вражеском поле постмодерна», что заставляет их относиться к Сталину с любовью, восторженностью, благоговением и надеждой? Непросто однозначно ответить на эти вопросы. Глава посвящена анализу этого направления общественной мысли, выяснению его состоятельности и возможной альтернативы ему.

В постановке проблемы мы опираемся на подходы, обозначенные в трудах А. С. Панарина. Важнейшее его положение касается оценки модерна как фундаментального европейского достижения, на котором сегодня стоит все здание общемировой культуры, экономики и нравственности. Модерн не только «обнулил» мировую культуру, предоставив всем, в том числе нехристианским традициям, начать двигаться от одной всеми видимой точки, но и позволил сделать это не с чистого листа, а с высоты достижений европейской (западнохристианской) и, конечно, предшествующей ей античной культуры. Для А. С. Панарина модерн является той сверхценностью, которую человечество должно сберечь, чтобы следовать далее в некоем общем, прогрессивном ритме глобализирующегося мира. Модерн позволяет сохранять образцы местных традиций, что не уничтожает культурного разнообразия и позволяет миру оставаться сложным и творчески прекрасным. У модерна, с точки зрения мыслителя, есть два врага: опасный и неопасный. Неопасный враг, с точки зрения Панарина, — это традиция, традиционность, толкающая общество в архаику. Опасным врагом является постмодерн. Агрессивный и умный, он действует как революционер, который хорошо финансируется, имеет обширные связи и самое главное — представляет себя в качестве «следующей — прогрессивной — ступени» исторического развития человечества.

Мы исходим из того, что имперская эпоха России (XVIII — начало XX вв.) должна считаться эпохой господства модерна, но при одновременном сосуществовании здесь и традиций. Советский Союз в качестве основного системообразующего механизма имел уже не модерн, а постмодерн. Вместе с тем и тогда продолжала иметь место, хотя и локально, традиционность, поскольку церковная и религиозная народная жизнь не умирала в самые трудные годы репрессий. Модерн всегда опирается на конкретные достижения традиционного периода, или компилирует уже созданные образцы модерна, как это было в имперскую эпоху России. Но самое главное — время модерна отмечено непрерывной текучестью и исторической длительностью существования стилей. «Сталинский модерн» не соответствует этим критериям. Он начался «вдруг», неожиданно и закончился вместе со смертью вождя. К тому же компиляция Сталина отличалась редкой эклектичностью, она создавалась хаотично, совершенно