Героиня Мадлен Робинсон понимает это с самого начала, однако с волнением внимает страстным речам Пьера. Марта тоже томится от одиночества, и собеседник ей симпатичен. А любовь? Увы, любви к Пьеру она не испытывает, да с ним она и невозможна.
Прозрачными акварельными красками рисует Робинсон образ целомудренный и печальный. Актриса рассказывает о судьбе женщины в буржуазном мире. Свою печальную повесть она продолжает в спектакле "Любовь и театр".
В течение одного вечера Мадлен Робинсон и Мишель Лемуан проводят нас по всей истории французского театра. Габриэль Ару естественно объединил отрывки из различных пьес канвой рассказа об актрисе, которая в ожидании возлюбленного припоминает эпизоды из спектаклей, так или иначе совпадающие с ее тревожными раздумьями. Оригинальный спектакль-концерт решен с тонким чувством стиля каждого драматурга, лаконичен и выразителен по оформлению (художник Жак Марийе).
При этом искусство создателей образов как бы растворяется в бытии самих актеров — они перестают быть театральными персонажами, покоряют зал несомненной подлинностью своих страстей. И первое слово в этом великолепном зрелище, где воедино сплавлены слезы и смех, горечь разочарований и ожидание счастья, где любовь умирает и вновь рождается, а человеческая душа раскрывается во всей своей сложности, взлетах и падениях, — принадлежит Мадлен Робинсон.
Ее перевоплощение в образы героинь Мольера и Расина, Кокто и Клоделя, Гюго и Бека мгновенно и полно. Отдельные эпизоды спектакля складываются в единый поток раздумий актрисы о человеке, о том, что он обязательно должен быть счастлив и все, что этому мешает — в нем самом и в окружающем мире — необходимо преодолеть...
Почти все героини Робинсон страдают — от измен и пощлости, от диссонирующей их чувствам прозы быта и от уступок, на которые идут они сами. Но Береника и Мария Тюдор, Эльвира из мольеровского "Дон-Жуана" и Марианна из "Капризов Марианны" Мюссе, героини Ренара, Кокто лишены у актрисы пассивности. Это натуры, способные на великие жертвы, на сильные душевные порывы, которые, однако, разбиваются о прозу буржуазного существования, о непонимание окружающих. Протестующее начало трагедии, сыгранной Медлен Робинсон, призыв к борьбе со злом, который слышится в спектакле, вселяют в сердца зрителей веру в победу человека.
Именно к сердцам обращается Мадлен Робинсон, и чувствами она пробуждает разум. В заключительном эпизоде спектакля героиня "Человеческого голоса" Жана Кокто в последний раз говорит со своим любимым по телефону. Актриса ведет нас от надежды к отчаянию, от прекрасных воспоминаний к жестокой реальности. Она не таит горя: в бешеном ритме набегают слова, прерываемые глухими, всей силой воли подавляемыми рыданиями. Игра Робинсон здесь становится исповедью кровоточащего сердца, исповедью разбитой жизни.
Мы встречаем зарубежных гастролеров с неизменным интересом, а провожаем гостей все же по-разному. Мадлен Робинсон и ее театр увезли с собой во Францию нашу любовь.
(От сердца к сердцу // Театральная жизнь. 1966. №24).
Труппа Жана Вилара"Скупой" Мольера, "Счастливая уловка" Мариво
Март 1967 г.
Жан Вилар — это целая эпоха в европейском театре. Легендарный Авиньонский фестиваль и приобретший мировую известность Национальный Народный театр... Жерар Филип, Даниэль Сорано, Мария Ка-зарес. Лучшие спектакли французского драматического театра 50-х и начала 60-х годов...
Одним из первых в послевоенной Европе Вилар начал борьбу за народное театральное искусство. Он пробудил к ней сотни энтузиастов во Франции и за ее пределами.
Вилар — мужественный и непреклонный художник-демократ, неутомимый строитель общедоступного театра больших идей и современных форм, смелый искатель, в искусстве которого всегда много неожиданного. Таким наши зрители запомнили Жана Вилара со времени первых встреч. С таким Виларом мы встретились и теперь на спектаклях "Скупой" Мольера и "Счастливая уловка" Мариво.
"Скупой" не случайно построен на враждующих контрастах ритма, то танцевально-задорного, то замедленного, почти зловещего; на чередовании взрывов молодого чувства и темной, всеподавляющей страсти скупости, которая препятствовала счастью влюбленных. С резкой определенностью Вилар раскрыл общественный конфликт мольеровской комедии. В ярко театральном спектакле ожила атмосфера нешуточной борьбы. Человечность боролась здесь с бесчеловечностью, свобода— с насилием. Любовь и молодость отстаивали свои права.
В виларовском Скупом психологическая точность соединяется с интенсивностью сатирических красок. Вилар изобразил Гарпагона отребьем человечества, сделал его злой карикатурой на буржуазного человека. Жидкая седенькая шевелюра, одутловатое, лоснящееся от пота лицо, украшенное неопрятными редкими усиками, под которыми прячется едва приметная ниточка бескровных губ. Напряженный испуганный взгляд, которым он подозрительно сверлит окружающих, низкий, надтреснутый голос. Скрюченная фигура, старческая походка, подагрические жесты, которые становятся конвульсивными, судорожными, когда речь заходит о деньгах. О руках виларовского Гарпагона стоит сказать особо: временами кажется, что они живут самостоятельной жизнью, так точно и красноречиво выражают они душевные движения героя. Руки Гарпагона такие же жестокие, алчные, скупые, как и он сам.
Вилар высмеивает своего героя не только за скупость, но и за сластолюбие, жеманство, тупое самолюбование. Актер извлекает все новые и новые оттенки из комических ситуаций, в которые он бесстрашно ввергает своего героя. Образ в его трактовке вырастает до символа преступного и позорного порока. Но там, где любой другой исполнитель остановился бы в своих разоблачениях, Вилар не останавливается; он усложняет образ Гарпагона мотивами трагикомическими.
Вилар смеется заразительно, от души. Но в его смехе порой звучат слезы. Вилар оплакивает человечность, попранную и поруганную Гарпагоном, этим "человеком, наименее человечным из всех смертных". Одновременно актер с редкой последовательностью и остротой раскрывает опустошительные разрушения, произведенные пороком в душе героя.
Гарпагон у Вилара одержим скупостью, скупостью болен. Он нарочито изолирован от окружающих — часто Гарпагон не сразу понимает, о чем они говорят, слушает, переспрашивает, отчаивается понять и снова слушает... Виларовский Гарпагон живет в особом мире— все человеческое ему чуждо. Любовные заботы детей, семейные заботы Ан-сельма приводят его в недоумение. Когда он объявляет о своем намерении жениться — он неловок и смешон. Когда он любезничает — он омерзителен. И лишь один раз, когда обнаруживает пропажу сокровища, Гарпагон является нам человеком.
В этой сцене Жан Вилар раскрывает трагедию человека, обокравшего самого себя, свою жизнь, трагедию банкрота по тому большому счету, в котором учитываются не звонкие пистоли и луидоры, но естественные человеческие чувства, от которых Гарпагон отлучен.
Вероятно, с замыслом Вилара и его воплощением можно и поспорить. Но прочтение актером классического образа неожиданно и интересно. Вилар не только развил в Скупом антибуржуазную тему и разоблачил его, но он и наказал Гарпагона за измену человечности, за ее предательство.
Гарпагона развенчивает не только Вилар — его дружно посрамляют герои спектакля, в каждом из которых живет частица мольеровского оптимизма, жизнелюбия, смеха. Особенно свободно чувствуют себя в стихии комедии Кристиан Минаццоли (Фрозина) и Клод Нико (Жак). Они создали необычайно смешные, правдивые и ярко театральные образы, ставшие как бы камертоном демократического по стилю мольеровского спектакля Вилара.
В "Счастливой уловке" все иное: и прозрачная, лирическая атмосфера действия, изменчивого и прихотливого; и утонченная, построенная на полутонах игра актеров, сумевших с чисто французской грацией передать удивительное богатство оттенков переживаний героев Мариво. Графичность и в то же время текучесть мизансцен, каждая из которых на мгновение становилась живой картиной, выполненной со вкусом, достойным Ватто; и костюмы, и декорации Густава Сэнжье, отмеченные особым изяществом и лаконизмом...
Чутко уловив жанровое своеобразие комедии, Вилар показал нам настоящего Мариво — поэта любви и тонкого психолога, запечатлевшего в своем искусстве образ XVIII века — "века маркизов". В то же время, не разрушая хрупкой ткани произведения, Вилар открыл в нем мотивы, созвучные современности, ненавязчиво, но ощутимо извлек из "Счастливой уловки" ясный моральный урок.
В спектакле Вилара каждый исполнитель на свой лад развивает единую тему—тему любви, вернее, тему верности любви. Человек должен быть сильным сердцем, должен сознавать свою ответственность— вот урок виларовского спектакля. На первый план здесь выступила не интрига, блистательно задуманная и осуществленная покинутыми любовниками, а тема возмездия за измену, связанная с образом Графини в исполнении Женевьев Паж.