Это исключение составляет Жак Дюби и его герой Робер. Приживал при Жорже и рогоносец по его милости, любитель легкой жизни и циник, Робер Жака Дюби симпатий не вызывает, но внимание зрителей к себе приковывает. Робер тоже играет, но только на свой лад: его амплуа— моральный "стриптиз", не сокрытие, а беспардонное, почти патологичное в своей откровенности обнажение реальных и низменных интересов окружающих его обывателей, в том числе — своих собственных. Жак Дюби доводит своего героя до вершин воодушевления, раскрывает перед зрителями самые низменные стороны души и — к какой только неожиданности не приводит игра! — вызывает наше сочувствие. Вокруг него только играют, а он, играя, ненавидит и завидует, любит и ревнует, унижается и страдает...
Если спектакль, поставленный Барсаком, в котором центростремительные силы отдельных актерских индивидуальностей очевидно возобладали над центробежной силой единого режиссерского замысла, своей игровой стихией раскрывает понимание руководителем "Ателье" драматургии Ануя, то с этим пониманием, право же, трудно согласиться. Не забудем, однако, что нам было показано возобновление спектакля тридцатилетней давности, что искусство "Ателье" и взгляды Барсака не стоят на месте, а сам Ануй сегодня пишет и вместе с Франсуа Перье с огромным успехом ставит на сцене "Комедии Елисейских полей" "Дорогого Антуана" и "Не разбудите мадам" — пьесы, мало напоминающие "Свидание в Санлисе"...
Конечно, противостояния внутри парижского театра нельзя свести к спору "благочестивого Монмартра" и "либертинской Пигаль", тем более что, как видно, сам театр не считается с этой городской топографией. И где-то на пересечении различных влияний, на перекрестке их воздействий, "в самой гуще театральных баталий, несмотря на свое эксцентрическое положение" — еще раз воспользуемся словами французского критика, — стоит на площади Шарля Дюллена, отстаивает самостоятельное значение своего искусства театр "Ателье", руководимый режиссером Андре Барсаком.
(На полпути от Монмартра к Пляс Пигаль // Театр. 1972. №7).
Мадлен Робинсонв спектаклях "При закрытых дверях" Ж.-П. Сартра, "Домашний хлеб" Ж. Ренара и в композиции "Любовь и театр"
Декабрь 1966 г.
Этот театр дал нам, своим зрителям, возможность пережить минуты горя, радости, отчаяния, веры и одновременно высокого наслаждения искусством. Гости из Франции— Театр Мадлен Робинсон— погрузили нас в неспокойный, сложный мир чувств и мыслей современного человека.
На первый взгляд кажется, что между одноактными пьесами Жана-Поля Сартра "При закрытых дверях" и Жюля Ренара "Домашний хлеб", между современной притчей и комедией нравов прошлого века нет ничего общего. Кажется, что Габриэль Ару объединил в своем сценарии "Любовь и театр" отрывки из произведений Мольера и Расина, Мюссе и Гюго, Кокто, Бека и Клоделя с единственной целью дать возможность известной французской актрисе Мадлен Робинсон продемонстрировать многогранность своего искусства.
Но нет, мы увидели спектакли, единые по мысли и по силе чувства, пронизанные идеей ответственности человека перед окружающими и самим собой. В них жили раздумья о том, как трудно достается счастье в мире, построенном на эгоистических расчетах, где любовь превращается в интрижку или, не находя отклика, гибнет; как трудно жить в мире, где преуспевают, блаженствуют мещане, обыватели, чуждые не только поэзии, но и обыкновенной порядочности... И одновременно в этих спектаклях звучала тоска по счастью, по красоте человеческих отношений, тоска по жизни, осмысленной и бескорыстной.
Перед зрителями прошла трагикомедия буржуазного существования. А центром этой "человеческой комедии" стала Мадлен Робинсон.
В очень национальном искусстве этой актрисы сочетаются тонкость, психологической характеристики, математическая точность рисунка роли, расчетливая простота с романтической красочностью игры, неожиданными взлетами чувства. Мадлен Робинсон всегда другая — и все та же. Она легко переходит от роли к роли, создает галерею разных характеров, но раскрывает по существу один и тот же образ женщины, которая живет страхами и надеждами своего времени, знает цену настоящей любви, умеет ненавидеть.
Героини Мадлен Робинсон живут интимными чувствами и не отрываются от быта. Вопросы, которые волнуют актрису, не выходят, казалось бы, за рамки этики, в то же время их решение всегда зависит от решения проблем общественных. Не случайно первая встреча Робинсон с московскими зрителями состоялась в пьесе Сартра.
Что и говорить, странную пьесу написал Жан-Поль Сартр — действие его трагифарса "При закрытых дверях" происходит... в аду.
Ад — это безвкусно убранная, но не лишенная некоторых удобств (звонком можно вызвать гарсона) комната, с тремя диванами для "грешников". Сюда попадают люди, исповедующие закон: "человек человеку— волк",— дезертир, детоубийца и человеконенавистница, навечно осужденные на совместную "жизнь" в этом по-буржуазному респектабельном аду.
В аду они ничуть не изменились, остались такими, какими были при жизни — пленниками своих мелких позорных страстишек, людьми без сердца и принципов (этот мотив особенно важен в спектакле). И здесь герои продолжают бесстыдно наслаждаться мучением друг друга. Их взаимоотношения исследованы режиссером Франсуа Дарбоном до конца, характеры этого спектакля очерчены актерами точно.
Нет, не случайно оказались вместе трус и пошляк Гарсен (Мишель Лемуан), пустоголовая и бессердечная Эстелль (Даниэль Лебрён), всезнающая и безжалостная Инэс (Мадлен Робинсон). Администрация ада экономит на обслуживающем персонале: каждый из "грешников" становится палачом двух других, возмездие совершается руками приговоренных...
Быть может, спектаклю Дарбона порой не хватает сарказма, злости. В нем все совершается так, будто заключительная реплика прозвучала до его начала: "Начнем, сызнова". Но привычность, с которой герои терзают друг друга, говорит о том, что именно так происходит и в реальной действительности, в жизни буржуа, ненавистной и драматургу, и театру.
Однако, кроме ненависти, в спектакле живет и другое чувство: жалость к людям, чудовищно исковерканным обществом, изломанным буржуазным бытом и, в сущности, обездоленным. Именно так подошла к своей героине Мадлен Робинсон. Актриса не только измерила всю глубину падения Инэс, доведшей до самоубийства жену своего брата, но и открыла подлинный драматизм ее судьбы. Полностью осуждая свою героиню, актриса в то же время дает понять, что в других обстоятельствах незаурядные воля и ум этой женщины послужили бы добру, людям...
Ненависть Мадлен Робинсон и ее театра к мещанству, боль за человека с особой силой прозвучали в спектаклях "Домашний хлеб" Жюля Ренара и "Любовь и театр" Габриэля Ару.
Казалось бы, ну какое нам дело до салонного остроумия изящных героев Жюля Ренара — Марты и Пьера, до их едва начавшейся и тут же оборвавшейся не любви даже, а всего лишь игры в любовь? Но искусство Мадлен Робинсон, Мишеля Лемуана, режиссера Жана-Лорана Коше (поставившего так же и третий спектакль наших гостей) преодолевает барьер времени.
Да, на сцене — гостиная прошлого века, обставленная с отменным вкусом, да, герои спектакля чувствуют, мыслят, говорят так, как могли чувствовать, мыслить, говорить только в ту пору и только во Франции. И в то же время как современны эти люди, живущие в "золоченых клетках", "осужденные на счастье" — нет, на "тупое благополучие", — они всего лишь пленники страшного своей монотонностью быта.
Марта и Пьер поражены одной болезнью — безволием, Пьер у Лемуана обаятелен, красноречив и при всем том — зауряден. Он тоскует по сильному чувству, стремится пробудить к себе любовь, но сам любить по-настоящему не способен.
Героиня Мадлен Робинсон понимает это с самого начала, однако с волнением внимает страстным речам Пьера. Марта тоже томится от одиночества, и собеседник ей симпатичен. А любовь? Увы, любви к Пьеру она не испытывает, да с ним она и невозможна.
Прозрачными акварельными красками рисует Робинсон образ целомудренный и печальный. Актриса рассказывает о судьбе женщины в буржуазном мире. Свою печальную повесть она продолжает в спектакле "Любовь и театр".
В течение одного вечера Мадлен Робинсон и Мишель Лемуан проводят нас по всей истории французского театра. Габриэль Ару естественно объединил отрывки из различных пьес канвой рассказа об актрисе, которая в ожидании возлюбленного припоминает эпизоды из спектаклей, так или иначе совпадающие с ее тревожными раздумьями. Оригинальный спектакль-концерт решен с тонким чувством стиля каждого драматурга, лаконичен и выразителен по оформлению (художник Жак Марийе).
При этом искусство создателей образов как бы растворяется в бытии самих актеров — они перестают быть театральными персонажами, покоряют зал несомненной подлинностью своих страстей. И первое слово в этом великолепном зрелище, где воедино сплавлены слезы и смех, горечь разочарований и ожидание счастья, где любовь умирает и вновь рождается, а человеческая душа раскрывается во всей своей сложности, взлетах и падениях, — принадлежит Мадлен Робинсон.