Отец Лаврентий поблек и вяло отмахнулся:
— Пустое, доктор… Кто-то донес в епархию о слухах, бродящих по горам, а там сочли за благо упредить всех духовных пастырей о необходимости уничтожения оных проповедями и усилением миссионерской деятельности среди местного населения, равно, как и среди схизматов старых толков…
— Гальванизация трупа? — усмехнулся Федор Васильевич.
— Не совсем так, но… Главное — слухи! Слухи о явлении бога Белого Бурхана и хана Ойрота — фигур одиозных и вместе с тем…
— Слухи в горах, — прервал его доктор, — дело весьма и весьма серьезное!.. Что же касается бога Бурхана и хана Ойрота — это легенда. И если кто-то надумал воскресить ее, то это, святой отец, еще серьезнее!
— Не могу разделить ваших опасений! Нынешние слухи — полнейшая ерундистика! Сапоги всмятку или нечто подобное…
— А паника! — поднял палец Федор Васильевич. — Паника-то реальна! И подняла ее ваша проповедь, святой отец! Не думаю, что в епархии будут в восторге… Впрочем, это уже ваша забота! Галя, поставь самовар!
Капсим хотел было снова приняться за свою писанку, но заказ общины был важнее и неотложнее. Сыскав нетрудный обет, он мог бы рассчитывать на вспомоществование в лютой нужде. Да и самому заложить в обет эти требования можно — в уставе-то не сильна братия, враз не докопается, а святое писание можно и не искажать, на грех самому не натыкаться!
В той же «Листвянице» в достатке темных мест и речений, которые по-разному толковать можно… А все ж — неспроста Панфил обеспокоился! С чего бы ему пугаться, если греха перед Спасом нет? Видно, не блюл, как должно, святость и честь, а теперь страхом обуян, тревогами опутан, как муха паутиной.
Все грешны человеки, в том спору нет. Кто свят в душе, тот давно небом помечен — нимб сияет вокруг его лика, как на иконах в храме! Да и на небе, а не на земле живут праведники-то…
— Помогай, господи! На все твоя воля!
Капсим сволок с полатей прадедовский сундук, выудил толстенные книги в коже и с медными застежками с прозеленью, начал с шумом листать их, развоняв на всю избу забытым восковым духом, захлопнул, локтями в стол уперся, голову на ладони сложил, не мигая на лампадный огонь уставился в тяжкой думе.
Озадачил его Панфил, что греха таить! Сыщи попробуй в одну ночь тот нужный позарез обет, ежели уже утром всей общине твердый ответ давать надо!
«Листвяница» — книга мудрая. От души говорить, так и Капсим ей не чтей: он только полуустав с пятое на десятое разбирает, а «Листвяница» вся скорым письмом написана. Каждое слово Капсиму полдня разбирать надо, а при свече и ночи не хватит. Да и крест на ней стоит не об осьми концах, а с крышею и подставой! Сочти все — двенадцать концов и выйдет! Отсюда и пляши: коли выписывать обет, то на двенадцать поклонов и молебствий раскладывай его…
Отложил Капсим «Листвяницу», другие книги сызнова в сундук сложил, на место ткнул — в самый дальний угол полатей. Слез вниз, долго стоял, со страхом смотря на мудрую книжищу в полпуда весом, в бороде пальцем ответ выскребая… Притихла и Аграфена, присмирела: никак в уставщики ее муженек выходит? Хорошо бы! К месту и ко времени тот Антихрист-Бурхан по горам заскакал! Для кого и горе в общине, а для кого и наоборот… Эх, осилить ба!
— Может, свечку тебе запалить, Капсим?
— Светло еще.
— Детишков спать разогнать?
— Рано еще. Пускай колготятся!
Отошла жена в сторонку, перст к губам приложив: великое и многотрудное дело у Капсима, лучше не мешать!
А Капсим барабанил пальцами по столешнице и хмыкал, поглядывая с тоской в сереющее окно…
Есть в «Листвянице» сказ про голого младенца, устами которого Спас глаголил: не заспите, людишки, судьбу свою, коли в образе зверевом и обманном она явится к вам! И что-то там еще… Цепи какие-то… Не упомнишь враз — вот грех! Двенадцать треб на обет… Не многовато ли? Не много! И по одной на брата не приходится… Та-ак… Обет — схима общая! Первой требой чистотел телесный и духовный… Второй…
Капсим потянул к себе толстенную книжищу и снова начал ее листать.
А Панфил в это самое время задами и огородами пробирался к домику отца Лаврентия, держа в правой руке посох резной, а в левой — тяжеленную корзину, нагруженную всякой снедью.
На задушевную беседу с попом Панфил не рассчитывал, но про нечистую силу, что на белом коне по горам скачет, надеялся узнать побольше, чем отец Лаврентий на проповеди своей сказал. Так ли уж велика беда, чтобы готовиться к ней с полным серьезом? Если она вконец неминучая, то можно и крещение принять… А если так, разговор один, то и капсимовского обета с требами хватит!
Иерей открыл двери сам и, похоже, не удивился:
— Милости прошу! — И лишь разглядев, что Панфил пришел один, несколько разочаровался. — А остальные твои единоверцы где?
— Спасу молятся.
Посмурнел немного отец Лаврентий, но в комнаты провел, крикнув попадье, чтоб самовар сготовила.
На малый иконостас священника Панфил смотрел широко распахнув глаза иконы все были новые, красочные, под лаком и стеклом, на их золотых и серебряных окладах белыми, розовыми и красными огнями подрагивали языки трех лампадок. Да, это не медная позеленевшая иконка прадеда Панфила! На такой иконостас и креститься-то боязно!
Отец Лаврентий был в нанковом подряснике и в черной ермолке на голове, на ногах — мягкие домашние туфли без пяток, в руках — недочитанная газета, свернутая в трубочку. Покосившись на свои смазные сапоги, Панфил смущенно протянул корзину попу:
— Вот, сопруженница моя собрала подарочек. Уж не побрезгуйте!
Священник усмехнулся:
— Дары мирян — благо! Да не оскудеет рука дающего! Прошу.
— Покорнейше благодарю, — смутился Панфил, присаживаясь на краешек стула, не зная с чего начать и как приступить к делу, ради которого пришел, — покорнейше благодарю, батюшка.
Священник сам поспешил к нему на выручку:
— Общиной ко мне послан или сам по себе заявился?
— Своим умом и желаньем.
— Сказывай, с какой такой докукой?
— Узнать захотел про Бурхана самолично! Велика ли беда от него будет? Как оборониться от нее ловчее…
Иерей хмыкнул. Резонанс от его проповеди оказался более гулким, чем ожидал! Уж не переборщил ли в гневных словесах своих?.. И доктор не доволен… ан донесут в епархию, сукины дети, свет не мил станет!.. Но и отмахнуться, как от пустого дела, от хана Ойрота, ведомого Белым Бур-ханом, тоже нельзя! Газеты-то вон не скрываясь пишут об оживлении буддизма, о японцах, что накапливают военные силы на Ляодуне, о русской концессии на постройку дороги в Маньчжурии под самым носом у китайцев, только что сокрушенных теми же японцами, о строительстве укреплений в Порт-Артуре, об англичанах, которые до сих пор вспоминают русскую миссию Доржиева с бурятами и выражают по сему поводу свое неудовольствие, думая, что неспроста посланцы далай-ламы были приняты государем, хотя и прошло с того события более трех лет… Что-то все к одному вяжется, даже мурашки по коже… То японцы, то англичане! А теперь этот Бурхан возник из небытия с ханом Ойротом на поводке собачьем… Тьфу!