Спирт, поданный доктором, полицмейстер не выпил, а вылил в себя — даже кадык не дернулся. Большая практика, надо думать.
— Чем живет уезд, Кирилл Аркадьевич?
— Вашими молитвами, священник. Только — вашими молитвами, хе-хе… У вас курят? А вы обжились, доктор!
Он вынул массивный портсигар с эмалевой монограммой на крышке, достал папиросу, долго разминал ее толстыми безволосыми пальцами, похожими на сырые сардельки, внимательно разглядывая литографии на стенах и вышивки хозяйки дома, иронически кривя мясистые губы и шевеля усами. Спартанская обстановка кабинета явно не произвела на него впечатления.
Вошла хозяйка с самоваром, начала собирать на стол, сдвигая бумаги мужа.
— Наследниками еще не обзавелись? Блюдете традиции нигилистов? Хе-хе!
Федор Васильевич вопросительно поднял бровь, но промолчал. Он терпеливо ждал, когда гость перейдет к делу. К тому же, доктор знал Богомолова давно и не питал к нему симпатий, хотя, не в пример священнику, не влипал в истории, связанные с кутежами и битьем зеркал в публичных заведениях.
— Ну и как ваш Техтиек поживает?
— Наш? — опешил иерей. — Вы его ловите, значит, он ваш!
— Хе-хе… Испугались? — Богомолов заговорщицки подмигнул отцу Лаврентию и шумно чиркнул спичкой, прижигая папиросу. — Нынче он изволит обитать в вашем приходе, а не в моей кутузке!
Федор Васильевич отвернулся к своему шкафчику и начал священнодействовать, разбавляя спирт какой-то настойкой из трав, отчего содержимое квадратного сосуда приняло золотисто-бронзовый оттенок и проблескивало зеркальными искорками. Поставив сосуд неподалеку от самовара, он отослал жену за рюмками.
— Техтиека вы не возьмете и на этот раз, — сказал доктор осторожно и прищелкнул пальцами, довольный своей алхимией. — Вы еще только собирались покинуть Бийск, как он был упрежден и принял меры. Виселица его мало привлекает, надо думать, а ничего другого он от вас не ждет и ждать не может!
— Упрежден? — насторожился полицмейстер. — Кем же?
— Этого я не знаю. Но не кажется ли вам, Кирилл Аркадьевич, странным, что вы не можете взять Техтиека уже шесть лет?
— Семь лет! — уточнил Богомолов, барабаня пальцами по собственному колену. — Ровно семь лет!
— Отсюда следует неизбежный вывод: кому-то Техтиек очень хорошо платит за свою свободу! — рассмеялся доктор и подмигнул иерею: — Не так ли, Кирилл Аркадьевич?
— Хе-хе… Не исключено! — Полицмейстер неловко завозился в кресле, роняя пепел себе на колени. — Но у меня есть другие соображения в пику вашим, господа! Его просто-напросто прячут наши калмыки! Орда!
— Не думаю. Какой им резон прятать Техтиека? Это для них опасно и совершенно невыгодно… К золоту они равнодушны — есть его не будешь, а бумажные деньги для них вообще не имеют цены. Скажем, тот же баран в их понимании стоит дороже любой бумажки! Монеты, правда, они берут охотно: женам на монисто и хранить удобно — не размокнут и не испачкаются… Нет, Кирилл Аркадьевич, Техтиека прячет кто-то другой! И не здесь, а в Бийске, а может, и в самом Томске! Там и надо искать начало нити.
Лицо гостя побагровело. Может, от спирта, а может, и от гнева. Он решительно ударил кулаком по столу:
— Нет, доктор! Его прячет орда! И ни в каком Бийске, тем более, в Томске я искать концы нитей не стану!.. Здесь буду искать. И надеюсь на ваше, господа, вспомоществование.
— Вспомоществование? — удивился иерей. — Каким же фертом, в каком, так сказать, виде? Ходить по окрестным горам с ружьями, забросив все наши дела?
— С ружьями, священник, и без вас есть кому ходить, хе-хе… А вот через самих калмыков… — Идея Богомолову явно пришлась по душе. — Вы, священник, через тайну исповеди. А вы, доктор, через страждущих и жаждущих исцеления… Такую услугу я смог бы достойно оценить, господа!
Отец Лаврентий обескураженно и недоуменно развел руками:
— Во-первых, мои новообращенны живут здесь, в деревне, где и подкову от коня не спрячешь, не только человека с конем… А, во-вторых, кто же тогда к храму подойдет, если я сам разгоню всех? С этими новообращенцами и без того хлопот полон рот… Увольте!
— А вы что скажете, доктор? У вас-то определенно бывают не только те, кто живет в деревне! И вас бежать болящие не будут, если их даже у ворот будут псы рвать!.. Один из калмыков, кстати, живет у вас в доме… Давно ли он из орды?
Федор Васильевич нахмурился:
— Мой санитар никогда не имел и не имеет никакого отношения к вашему Техтиеку! Полицмейстер резко встал:
— А уж об этом, доктор, я его сам спрошу! Где он?
Темноверцы теперь уже не шли, а ковыляли. Убавил свой разгонистый намет и Родион. Шутка ли, верст тридцать отмахали за день! Особенно трудны были последние два перехода с крохотными отсидками между ними — от Мухора, перейдя Чую вброд, по шею в воде, погрелись на берегу Кокузека и двинулись вверх, круто забирая в горную глухомань, пока Родион не сказал на последнем выдохе:
— Будет! А то упадем.
И они упали — спинами на землю, глазами в небо.
«Ну вот, — с усмешкой глядя в темнеющий свод, гнал неспешные мысли Родион, — рассечем эту глухомань, перевалим через Сайлюгем, а там — на Урумчи, в гости к тамошнему китайскому дракону!»
Разом вскинувшись, Родион покосился на Фрола с Кузьмой:
— Спят мои святые! Ночи им не достанет! Бесцеремонно растолкав сопутчиков, он услал их за сушняком и, весьма довольный собой, нащупал в торбе огниво, которым запасся еще в Минусе. Теперь их никто и ничего не сможет удержать! Считай, одной ногой уже стоят в земле обетованной!
Вернулись темноверцы, свалили сушняк, испуганно уставились друг на друга, не решаясь сказать вслух причину ужаса, вдруг охватившего их.
— Огня-то… — прохрипел Кузьма.
— …нету! — закончил за него Фрол.
Вместо ответа Родион ударил кресалом по кремню, высыпая сноп искр на растеребленный мох с берестой. Тотчас занялся слабенький огонек, который Родион раздул после небольших усилий в жаркое пламя.
Темноверцы повеселели:
— Ловок ты!
— Умен, тово!
— Походите с мое по земле! — хохотнул Родион. — Не тому еще обучитесь! Ну, чего рты поразевали? Вешай котелок!
Все трое развязали котомки со снедью. У Фрола с Кузьмой — хлеб, сало, а у Родиона — только сухари да луковица, подаренная Кузеваном. Переглянулись темноверцы и тут же полоснули ножами по своим харчевым припасам, выделяя проводнику и атаману по куску настоящей еды. Родион принял дар как должное, только головой лениво кивнул.
Скоро закипел котелок, и в мятую кружку Родиона плеснулся ароматный цветочный кипяток, приправленный медом.