безусловно, не первой пережила столетия чудовищных конфликтов. Но ее особенностью было то, что к X в. Церковь и БСП уже вытолкнули некоторые популяции в новое социальное и психологическое пространство. Кланы, роды и племена были уничтожены или, по крайней мере, значительно ослаблены. Освободившись от ограничений и гарантий институтов, основанных на родстве, люди начали искать новых добровольных отношений, объединений и сообществ. В этом социальном контексте потрясения от войны должны были иметь особенные психологические последствия. Как я уже описал выше, война в такой ситуации (1) способствовала образованию новых добровольных социальных групп, одновременно усиливая существующие объединения; (2) укрепляла обезличенные социальные нормы в таких объединениях; (3) углубляла религиозность людей. В совокупности эти вызванные войной социальные и психологические сдвиги станут катализатором образования новых формальных организаций, законов и органов власти, соответствующих более высокому уровню индивидуализма и беспристрастности.
Чтобы понять это, давайте рассмотрим психологическое воздействие войны на популяции в обществах с интенсивными институтами, основанными на родстве. В таких сообществах военные потрясения должны усиливать связь людей с их расширенными семьями и укреплять долгосрочные отношения; углублять их веру в духов предков или племенных божеств и делать их более приверженными нормам о преданности своему клану или родственникам (непотизм), кузенных браках и подчинении старейшинам. В Таджикистане, как мы видели, потрясение от войны повысило доверие к клановым лидерам и укрепило поддержку договорных браков. В Сьерра-Леоне война способствовала формированию местных сил самообороны, основанных на традиционных институтах. Тузин обратил внимание, что в Сепике война укрепляла как клановую лояльность, так и преданность людей своим когортам, ритуальным партнерам и тамбарану. На самом деле не исключено, что вся система там держалась на психологическом воздействии войны: через несколько десятилетий после того, как австралийская армия покончила с военными конфликтами в Сепике, тамбаран прекратил свое существование в Илахите.
Обратимся также к Древнему Китаю. После тысячелетия кровавых войн число независимых политий сократилось со 120 в 1200 г. до н. э. до одного устойчивого государства, Западной Хань, в 206 г. до н. э. К концу этого процесса масштабирования император и его род уже имели мандат Неба, то есть выполняли божественную миссию. Это значит, что они могли издавать законы, которым сами не подчинялись. Элиты действовали в качестве семей и кланов, а не отдельных людей и образовывали плотную сеть благодаря династическим бракам. И власть, и привилегии распространялись и передавались по отцовской линии. Простолюдины тоже полагались на интенсивное родство, хотя элита и старалась, чтобы их основанные на родстве институты не оказались слишком сильными. Даже знаменитые конфуцианцы, служившие при ранних китайских императорах мудрецами-советниками, происходили из элитных родов[520]. Конечно, последние уцелевшие участники этого соревнования постепенно превращались из вождеств в государства, вводя не связанные с межличностными отношениями институты, которые служили буфером между элитой и всеми прочими (рис. 3.3). И, как это часто бывает, подобные нормы либо прямо относились к военному делу (например, продвижение по службе на основании заслуг), либо были призваны помогать армии (например, воинская повинность и налоги). Однако, следуя по этой проторенной войной столбовой дороге, ни один большой или малый город не решил наделить своих жителей неотъемлемыми правами или составить писаную хартию, учреждающую представительное собрание для обсуждения местных законов. Такие идеи, вероятно, редко приходили в голову хоть кому-то. Но даже если бы и пришли, убедить других принять их было бы непросто, учитывая то, как интенсивные институты, основанные на родстве, задают социальные стимулы и порождают психологические мотивации, которые благоприятствуют клановой лояльности, уважению авторитетов, преданности традициям и партикуляристской, зависящей от отношений морали[521].
Напротив, сообщества, возникшие на пепелище Каролингской империи, пошли по иному пути, поскольку они уже веками находились под воздействием Церкви и ее БСП. БСП не только подорвала институты, основанные на родстве, и отдавала предпочтение нуклеарным семьям, но и сделала практически невозможным воссоздание этих древних институтов. Вместо этого, опираясь на универсальную христианскую мораль, люди вступали в добровольные объединения вроде наделенных хартиями городов, братств, университетов, гильдий и военно-религиозных организаций (вроде ордена тамплиеров), которые часто обеспечивали своим членам помощь (в случае телесных повреждений), личную безопасность и групповую идентичность. Одновременно с этим распространялись рыночные нормы обезличенного обмена, которые постепенно закреплялись предпринимательскими контрактами, торговыми законами и городскими хартиями.
В этом новом контексте военные потрясения, усиливая приверженность людей их добровольным объединениям (включая города), утверждая их просоциальные нормы по отношению к незнакомцам-христианам и укрепляя религиозную веру, должны были стимулировать становление новых обезличенных институтов (включая те, что связаны с управлением и торговлей), поощрять принятие законов, ориентированных на отдельную личность, и мотивировать людей вносить больший вклад в общественные блага на уровне как городских общин, так и в конечном итоге национальных государств.
Можно ли зафиксировать такие последствия европейских войн последнего тысячелетия в исторических свидетельствах?
Хотя моя лаборатория еще только работает над способами выявления исторического влияния войн на психологию европейцев, мы в самом деле можем наблюдать, как война повлияла на рост городов, образование представительных собраний и развитие городского самоуправления. Для начала рассмотрим влияние случившихся рядом сражений и осад на последующий рост городов. Экономисты Марк Динчекко и Массимилиано Гаэтано Онорато собрали впечатляющую базу данных о 847 битвах и осадах с указанием дат и мест, которую они затем объединили с оценками числа жителей городов с населением более 5000 человек для каждого столетия с 900 по 1800 г. На рис. 10.2 показано временнóе и территориальное распределение этих битв и осад. Динчекко и Онорато задались вопросом: если в предыдущее столетие в городе или рядом с ним произошла битва или осада, рос ли он в следующем столетии относительно быстрее или медленнее?
Рис. 10.2. Географическое распределение битв и осад в Европе с 1000 по 1800 г. Чем темнее точка, тем раньше произошло событие. Справочно показаны границы современных государств, а также более мелких регионов[522]
Их анализ показывает, что война ускоряет рост городов. В частности, сражение или осада в предыдущем столетии повышали темпы роста городов как минимум на четверть. Если население города выросло бы за тот или иной век на 20 %, после войны оно вырастало на 25–30 %. Конечно, процветающие города могут быть привлекательными целями для грабительских набегов (больше добычи), но эта закономерность сохраняется даже при удержании постоянным благосостояния городов в начале столетия. Поскольку рост городов тесно связан с общей экономической производительностью, похоже, что европейские войны способствовали экономическому процветанию (тех, кто выжил)[523].
Этот вывод вызывает недоумение. В войнах гибнут люди и материальные ценности, здания, мосты, посевы и многое другое. Как война могла