результаты Бенцен, мы подозреваем, что война углубляет веру людей в рай, ад, грех и дьявола. Однако, даже если война просто увеличивает число людей, посещающих ритуалы (что наши данные прямо подтверждают), другие исследования показывают, что это само по себе ведет к углублению религиозной веры[514].
Данные о войне и религии также свидетельствуют, что в послевоенные годы такие эффекты усиливаются, а не ослабевают. Конечно, эта тенденция не может сохраняться бесконечно, но наши данные показывают, что религиозность людей может углубляться на протяжении как минимум 12 лет после окончания конфликта. Это может происходить по нескольким причинам, но главная из них в том, что если множество людей одновременно пережили одно и то же потрясение, то при взаимодействии с другими они начнут отдавать предпочтение товарищам по несчастью, создавая или пополняя религиозные объединения. Более сильная религиозность тех, кто вступает в такую группу, еще больше повысит ее уровень кооперации и шансы на успех, что, в свою очередь, привлечет новых членов (как правило, менее ревностных), которые затем усвоят представления и нормы, разделяемые их новой группой. На протяжении многих лет после конфликта или стихийного бедствия этот процесс может постепенно усиливать долгосрочное психологическое воздействие потрясений на религиозные убеждения[515].
В совокупности эти исследования показывают, что опыт войны (1) мотивирует людей инвестировать в обеспечивающие взаимопомощь сети, которыми могут быть их клан, племя, город или религиозная община; (2) укрепляет их приверженность социальным нормам и (3) углубляет их религиозность. Это означает, что конкретные психологические последствия, вызываемые войной, могут различаться в зависимости от групповой идентичности, социальных норм и религиозных убеждений индивида. Например, одних потрясение в результате войны может сильнее привязать к своему племени, а других — к своей стране. Оно может усилить приверженность кастовым нормам (которые предписывают разное отношение к представителям разных каст) или активизировать обезличенные нормы, требующие справедливого отношения к незнакомцам. Оно может углубить веру человека в Бога, требующего соблюдения универсальной морали, или в духов предков, озабоченных сохранением древнего патрилинейного рода.
Гражданская война в Таджикистане — яркая иллюстрация всего этого. После распада Советского Союза совокупность кланов, составляющих этнолингвистическую группу таджиков, оказалась расколота по линии политического противостояния: одни кланы поддерживали правительство, а другие нет. В некоторых общинах война, натравливая один клан или этническую группу на другую, разжигала подозрения, а порой и конфликты между соседями. В этой ситуации психологическое воздействие войны укрепляло клановую солидарность и традиционные нормы родства: те, кто оказался наиболее подвержен этому воздействию, выражали доверие скорее лидерам своих кланов (а не правительственным чиновникам), сильнее поддерживали договорные браки («почтенный» клановый обычай) и с большей вероятностью стремились лично познакомиться с торговцем, прежде чем вести с ним какие-либо дела (отношения важнее обезличенной торговли). Особенности линий политического противостояния на национальном уровне (клан против клана) влияли на то, как опыт гражданского конфликта формировал психологию людей внутри местных сообществ. Со значительной долей уверенности можно утверждать, что если бы кланов давно не существовало, договорные браки считались греховными, а торговля основывалась на обезличенных принципах, то психологические последствия войны были бы совсем другими[516].
Сейчас, когда мы перейдем к изучению исторического влияния войн в Европе, имейте в виду следующее: с психологической точки зрения война имеет тенденцию укреплять наши сети взаимозависимости, усиливать нашу приверженность важным социальным нормам и углублять нашу преданность религии. Эти психологические сдвиги могут способствовать масштабированию человеческих обществ, например путем расширения возможностей государственных институтов за счет роста доверия, законопослушности или готовности вносить вклад в общественные блага (например, чистить дороги, голосовать, не брать взяток). Однако война может также стать катализатором раскола между этническими или религиозными группами внутри страны и запустить лавинообразный спад способности властей эффективно выполнять свою работу. Ход дальнейшей эволюции общества, на которое обрушились военные потрясения, зависит от деталей групповой идентичности, существующих институтов (кланов, вождеств или самоуправляемых городов), наиболее почитаемых норм (например, клановой лояльности или обобщенной справедливости), а также от того, кто, с точки зрения людей, составляет обе стороны конфликта[517].
Как война сделала европейцев более западными
После произошедшего в IX в. краха империи Каролингов Европа распалась на сотни независимых политий — от остатков старой империи и папских земель до независимых городов и феодальных владений под управлением предводителей вооруженных отрядов, которые выдавали себя за аристократов. Средний размер этих политических единиц был небольшим — примерно с современный Сальвадор. Возможно, ни одно из этих образований, за исключением Византийской империи, нельзя было назвать государством. Эта фрагментация вызвала ожесточенную межгрупповую конкуренцию. Как и положено политиям, они принялись воевать за территорию, ресурсы и почет. Одновременно викинги начали периодически устраивать набеги с севера, в ходе которых они насиловали и грабили местное население, а мощные мусульманские армии двигались к северу по территории современных Испании, Италии и Турции. Как объяснялось в главе 3, межгрупповая конкуренция издавна была движущей силой эволюции обществ. Однако социальное и психологическое воздействие церковной БСП в период раннего Средневековья открыло к началу Высокого Средневековья новый путь к усложнению общества[518].
Загоняя европейские общества все дальше в этот тупик, войны продолжались в Европе тысячу лет после краха империи Каролингов, пока после Второй мировой войны не наступил относительный мир. По оценкам социолога истории и политолога Чарльза Тилли, между 1500 и 1800 гг. те или иные европейские государства находились в состоянии войны 80–90 % времени, а в предыдущие 500 лет положение могло быть еще хуже. Одна только Англия провоевала примерно половину периода с 1100 по 1900 г. Этот непрерывный межгрупповой конфликт двигал вперед эволюцию обществ, как это описывалось в главе 3: европейские общества становились больше, мощнее и сложнее, а в противном случае исчезали с лица земли или поглощались другими. Раз за разом возникали, конкурировали, по-разному комбинировались и росли за счет менее успешных вариантов все более эффективные политические и военные институты. Понемногу в ходе этого долгого и необычного процесса селекции сформировались территориальные государства, на национальном уровне были приняты конституции (хартии) и начались более масштабные демократические эксперименты[519].
С самого начала эти войны заставляли сельское население искать защиту в объятиях городов, одновременно с этим стимулируя создание нового вооружения, замков и оборонительных стен. Однако в этом новом социальном контексте непрерывная война имела и куда более глубокие и долгосрочные последствия: став потрясением для человеческой психологии, она тем самым заставила культурную эволюцию быстрее двигаться по новому пути, определяемому решающим значением личности, добровольных объединений и обезличенных взаимодействий.
Конечно, непрерывные войны практически обычное дело для нашего вида, и Европа,