Мышкин. — Или у тебя есть где-нибудь база снабжения?
— Не о помещиках надо думать, а о желудках бойцов! — возмущенно крикнул Колдоба. — Вон какая гроза готовится против нас, а провианта ни на зуб! Мы уже теперь сила. Надо брать — и баста.
— Правильно, Евгений Константинович, — неожиданно сорвалось с языка Петьки, — они же наши враги… — Он растерянно окинул всех взглядом, лицо его побледнело, губы слегка задрожали. — Степан Иванович сам не съест своей кусок, а отдаст бойцу. Честное слово, товарищи, правда! Я это хорошо знаю…
Петька привык к Дидову. Ему было жалко своего боевого командира. Ведь он теперь дидовец, и он по-серьезному обиделся за него, за себя, за весь отряд. Как же можно так нападать, когда Дидов смело воюет, рискует своей жизнью за свободу, за советскую власть!
Савельев с усмешкой поглядел на юношу и хотел было что-то возразить, но его перебил голос:
— Слушай, Савельев, как же ты думаешь кормить людей?
— Травы да чистого воздуха партизанам мало! — усмехнулся Ставридин, подталкивая Пастернаева, нервно покусывающего свои толстые губы.
Савельев гневно обернулся к Ставридину:
— Не к лицу так говорить члену штаба…
— Ну, все же: как ты думаешь кормить людей? — настойчиво повторил Ставридин. — Ты говори, чтоб всем было ясно, мать моя фисгармония.
— Обратимся с воззванием к крестьянам.
— Это дохлое дело, — лениво отмахнулся Ставридин. — У бедняка хлеба нет, он сам голодный. Середняк немцами да белыми, как суслик, обобран. А нам нужны не гостинцы, и не пасхальные подарки, а хлеб. Я уже говорил — хлеб у кулака, у помещика! Они нам его не дадут! У них надо брать его, брать силой!
— Мы сюда не отъедаться пришли, — грубо крикнул Савельев. — Значит, по-твоему, идти по дидовской дорожке?
Дидов молча шагнул к столу, сумрачно и твердо сказал:
— Э-э! Видно, кашу мне с тобой не сварить. Я уйду. Лучше бы ты сидел на своем плавучем маяке — он стоит на цепях, на месте. Там и паек есть, вот там бы и воевал.
— Это что такое? — вспылил Савельев. — Безобразие! Ты находишься в штабе, а не в своем Карантине!.. Слышишь?..
— Дело тут не в ругательствах, — вмешался Бардин, решив предупредить новую вспышку между Савельевым и Дидовым.
Все насторожились. Бардина уже знали хорошо и любили его спокойные и разумные речи.
— Много мы с тобой, товарищ Савельев, говорили, очень много! И довольно этой горячности и непродуманности! Они чужды и вредны в наших условиях борьбы. И скажи, пожалуйста: что обозначает вот эта твоя защита помещиков и буржуев? Это же главные наши враги. Народ против них, он понимает наши действия. Чего жалеть помещиков и буржуев? Пусть их жалеют меньшевики да эсеры….
— Брось ты со своей высокой политикой! — перебил его Савельев. — Вообще, может быть, это и верно, но в частности — в этой обстановке — все это для нас губительно…
— Хорошо! — повышая голос, перебил его Бардин. — Хорошо! Допустим, Военно-революционный штаб принял твое предложение. Продовольственных запасов ни у одного из отрядов не имеется, и надеемся мы только на то, что нам принесут. А вдруг завтра белая банда закопает нас здесь? Что мы тогда будем делать? Надолго нас хватит? Каков тогда будет исход нашего дела? Я не хочу, чтобы нас душила голодная смерть. Им помогает вся Европа и Америка, а нам здесь кто поможет?
Савельев нахмурился и опустил голову.
— Исход будет один — голодная смерть, — продолжал Бардин. — К нам пришли багеровцы и карантинцы. Эти люди уже измучены, истерзаны ежедневными боями, нужно восстановить их силы, — а чем?
— Селедкой! — раздался насмешливый голос.
— Товарищи, — обратился ко всем Бардин, — то, что говорил Савельев, — это только его мнение. Военно-революционный штаб постарается исправить ошибки отдельных товарищей. Наша задача в данное время ясна: всеми способами укрепить нашу материальную базу, как можно больше заготовить продуктов и воды! Всех перевести на общий котел, так, как было у Дидова в Старом Карантине.
— Правильно! — подхватили партизаны.
— То же самое насчет концентрации, — заключил Бардин. — В этих условиях нельзя держать отряды в одних каменоломнях.
— Неверно! Это подрывает наше общее движение! — волновался Савельев. А Дидова надо обуздать!..
Дидов решительно шагнул к Савельеву, посмотрел на него в упор.
— Ну вот что, начальник: я здесь отсиживаться не желаю и не желаю плясать под твою дудку. Ясно? Всего доброго вам! Я ухожу в Карантин.
— Вот он весь тут! — выкрикнул Савельев. — Кто против Военно-революционного штаба, тот против революции!
Дидов остановился, обвел всех вопрошающим взглядом.
— Я не против штаба, но так, как именно он хочет, я делать не буду! Для меня его стратегия неподходящая. Я не боюсь, что он меня бандитом величает. Я знаю одно — бить кадюков. А бить я их буду. Бить из Старого Карантина лучше и легче, они туда сами идут. Там большак проходит. Я еще раз заявляю: никому не позволю мешать мне бить врагов революции. — Он бросил суровый взгляд на своих партизан, взмахнул рукой и скомандовал: — Пошли!
После ухода Дидова Савельев предложил объявить его вне закона. Рабочий-коммунист Мышкин вышел на середину тупика и, остановившись против Савельева, бросил ему в лицо тяжелые, как свинец, слова:
— Рубишь сплеча! Хотелось бы, чтобы председатель штаба по-большевистски подходил ко всем делам отряда — продуманно, умно и выдержанно! А ты со своими выходками напоминаешь Дидова. Да, два сапога — пара!
— Откуда ты, такой, взялся? — с усмешкой огрызнулся Савельев. — Откуда вы набрались, такие умные?
— А ты разве хотел бы, чтобы мы были дураками?
— Я — председатель Военно-революционного штаба, избранный съездом, а вы подрываете мой авторитет!
— Да, знаю, ты — председатель штаба, — согласился Мышкин, — и никто не лишает тебя твоего авторитета. Но мы — большевики, и штаб — это, по существу, наш партийный комитет. Ты это заруби себе на носу! Никому не позволим диктовать себе! Мы обязаны коллективом выправлять мозги отдельным товарищам и независимо от того, рядовой ли это партизан, командир или член штаба. В данное время указываем тебе: не разбрасываться силами. Дидов привлекает к себе большую часть крестьян, надо прекратить ссорить его со штабом, с высшим командованием. Хватит! Дидова легко оттолкнуть… За ним много людей… Тебе надо сделать вывод из всего этого!
Мышкин вынул из кармана большую почерневшую трубку, закурил и медленно, вразвалку, вернулся на свое место.
Савельев исподлобья, испытующе оглядывал партизан, но ни в ком не нашел поддержки. Партизаны стояли молча, и Савельев вдруг почувствовал себя подсудимым, которому вот сейчас, здесь, объявят беспощадный приговор…
ГЛАВА ВТОРАЯ
1