политика.
— То есть?
— Вам надо будет сделать так, — быстро и твердо сказал генерал, — чтобы рабочие, а также крестьяне сами потребовали от этих подземных злодеев освободить полковника и тех людей, кто с ним.
Лицо Могилева покраснело.
— Рабочие не послушают нас, — возразил он. — Они теперь никого не слушают… Вы так ставите передо мной вопрос… — Могилев широко развел руками.
— Вы как будто не согласны оказать нам помощь в освобождении полковника? — повышая голос, сказал генерал и строго взглянул на Могилева жесткими монгольскими глазами.
— Я не понимаю… Вы хотите…
— Оставьте! — оборвал его генерал. — Я от вас требую дела! Ваша дума и ваша партия должны будут разъяснить массам, что если полковник Коняев не будет освобожден из каменоломен, то все заложники, как рабочие, так и крестьяне, будут немедленно расстреляны! Затем снова будут произведены аресты, в десять крат большие. За Коняева заступятся англичане, французы и американцы. В бухте уже стоят пять миноносцев. Пушки направлены на город. Все это должны знать массы!
Губатов вышел из-за стола, нахмурясь, прошелся по комнате и снова обратился к своему собеседнику.
— Сегодня будет арестовано несколько авторитетных лиц партии левых эсеров и еще кое-кто, — многозначительно протянул Губатов.
— Бог с вами! — испуганно воскликнул Могилев и вскочил с кресла.
— Не бойтесь, с вами ничего не станется! — надменно улыбнулся Губатов. — Это в глазах масс поднимет ваш партийный авторитет и, главное, подхлестнет вас и других политических лиц к деятельности.
— Это жестоко! — ответил Могилев, глубоко вздыхая. Но он нашел, что выдумка генерала не лишена смысла, и даже в душе присоединился к ней.
2
Могилев приехал в свое учреждение, распорядился о срочном созыве членов городской думы и указанных генералом представителей ряда городских организаций и затем поехал домой обедать. Но только он выехал на центральную улицу города, как наскочил на толпу людей, запрудивших почти всю улицу.
— Ой, милые, благодетели, помогите! — кричал какой-то человек, окруженный тремя юнкерами, вооруженными русскими винтовками со штыками. — Ошибка! Ошибка, господа! Я не большевик! Разберитесь, вы можете узнать, меня все знают! Я булочник Пряников! Я меньшевик…
— Господи Иисусе Христе! — пробормотал Могилев и, соскочив с пролетки, побежал навстречу своему другу. — Что же это делается?..
— Да иди же, черт рыжий! — сердился длинный юнкер, толкая вертящегося волчком Пряникова.
— Дорогой мой, что случилось? Куда тебя ведут? — выкрикнул Могилев, расставляя белые руки из-под своей черной накидки…
— В крепость… Заступись! Спаси!
— За что? — выкрикнул Могилев.
— Ошибка… Мы же свои люди. Я же булочник, кормилец всех…
Могилев подскочил к юнкерам:
— Господа! Я председатель городской думы. Тут явное недоразумение. Освободите этого человека… Я ручаюсь за него!
— Нам приказано его арестовать, — с досадой огрызнулся юнкер, взмахнув штыком перед Могилевым, — уходите с дороги!
— Убьют меня! — вопил Пряников, обращая свое побелевшее, растерянное лицо к Могилеву. — У меня детки… За что ж такое наказание? Поймите же, я не большевик! — И он вдруг упал на колени, обхватил цепкими, дрожащими руками ноги юнкера и прилип губами к сапогам.
— Эва, какой жидкий! — послышался выкрик из толпы.
— Ишь, козявка меньшевистская!
Юнкер схватил Пряникова за шиворот, поставил на ноги.
— Иди!.. Пристрелю!..
Могилев вскочил в пролетку и, держась за кузов, крикнул Пряникову:
— Иди, голубчик, не сопротивляйся… Я попрошу генерала… Я добьюсь… Это несправедливо…
Лошадь рванулась, и пролетка помчалась вдоль улицы, разгоняя в стороны перепуганных пешеходов.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
1
Партизаны, остерегаясь внезапного налета белых, всю ночь спали внутри подземелья. Прозябшие от холода и сырости, еще до восхода солнца они потянулись к выходу, спеша отогреться наверху и стараясь расположиться на возвышенностях, куда раньше всего попадает солнце.
Солнце всходило яркое и чистое. Верхушки отдаленных синеющих гор загорелись и засветились в его первых лучах. Из садов доносился птичий гомон.
В восемь часов утра из города пришла Аня Березко и принесла штабу печальные городские новости. Белые начали аресты рабочих и на подводах увозили их в крепость. Газеты объявили о захвате партизанами представителя Верховной ставки — полковника Коняева.
В тот же день Военно-революционный штаб получил из города и деревень донесения о повальных арестах и подготовке наступления на Аджимушкайские каменоломни. Вечером на окраине города партизаны-разведчики захватили и доставили в каменоломни еще двух полковников — Краснокутского и Крыжановского.
Девятого апреля в Аджимушкай прибыла из города делегация от так называемой демократической интеллигенции. В состав ее входил городской голова, кадет Сно. Он был очень худой, высокого роста, с бледным лицом. Длинная, огуречной формы, голова его была покрыта фетровой шляпой, а на плечах небрежно накинуто широкое пальто в клетку. С ним прибыл эсер Литкин — дума предложила ему войти в состав делегации.
Когда Литкин попытался отказаться идти в каменоломни, генерал Губатов предупредил его, что он является заложником и если Коняев не будет освобожден, то он, Литкин, будет расстрелян в первую очередь.
Членом делегации оказался и заложник, мастер слесарного цеха Новенков.
Литкин, с белым, нервно вздрагивающим лицом, весь в черном, в легкой длинной накидке на плечах с двумя медными застежками под шеей, изображающими рельеф головы льва, подошел со своей делегацией к зеленому холмику, у которого ожидали их члены Военно-революционного штаба. Литкин остановился перед знакомым ему Горбылевским, взглянул в измученное, обросшее лицо.
— Выслушайте нас от лица заложников и от лица всего города, — сказал он дрожащим голосом. — Мы пришли поговорить с вами о судьбах сотен и тысяч людей…
Горбылевский спокойно осмотрел всех делегатов.
— Прежде всего вопрос! — попросил Литкин.
— Слушаю.
— Живы ли еще полковник Коняев и женщины?
— Все здравствуют и чувствуют себя великолепно, — с ядовитой усмешкой сказал Горбылевский.
Литкин изложил цель своего приезда и вручил пакеты от генерала Губатова и начальника контрразведки капитана Цыценко. Первый обещал мир, при условии освобождения офицеров, другой в категорической форме требовал освободить всех офицеров. В случае отказа, писал Цыценко, завтра в одиннадцать часов дня будут расстреляны все заложники.
Горбылевский быстро прочитывал бумаги и передавал их Бардину, Савельеву и Колдобе. Потом, подступив вплотную к Литкину, заявил:
— До чего довели ваши песенки! Теперь вы еще раз доказали свою подлость и подытожили свое предательство! Скажите: чем вы отличаетесь от эсера Войданова, который завершает свою политическую деятельность тем, что орудует с вооруженными убийцами, открыто уничтожает рабочий класс и крестьянство? Вы вот, Литкин, почему вы не пошли выручать арестованных, брошенных в крепость, не взяли за горло генералов и их палачей, чтобы освободить невинных людей? Почему вы пришли сюда выручать палачей рабочего класса? Испугались, чтобы вас не посадили в тюрьму? Спасаете свою шкуру?..