Послушай меня, старика. Я знаю, ты горячий человек, а Савельев — спичка. Но мы соберемся все. Сейчас не до мелочей. Смотри, что делается. Все беляки поднимаются против нас. Англичане и французы пришли в Керчь, там где-то греки, говорят, идут. Вчера еще примчался эшелон белых. Слыхал, Войданов татар собирает против нас. Гагарин всех гимназистов призвал в армию. Из ставки Деникина приехал полковник Коняев, он опытный вояка и…
— Знаю… И генерал Губатов, — подхватил Дидов.
— Эта старая бестия с умом.
— Верно! У него, по слухам, очень военная башка, — согласился Дидов. — Правда, я слышал, что красные его дивизию вдребезги разбили. Ну что ж, потягаемся и мы с ним.
— Вот и надо всем вместе решить, как лучше дать отпор и этому волку, — настаивал Пастернаев. — Они вон теперь всем своим миром обдумывают свой поход на нас. Собираются прикончить нас! Пойдем, Степан, пойдем… А то они вот-вот бросятся на нас. Им уже известно, что все наши отряды здесь.
— Хорошо, пойдем, — вяло согласился Дидов. — Только погоди, кликну своих большевиков… Эй! Позови там Байдыкова и Мышкина! У них, брат, тоже головы па плечах. Ага, Петька, и ты тут, пойдем в штаб, может, чего записать понадобится.
— Э, полундра! — закричал Пастернаев Шумному. — Так ты здесь! Что ж не уплыл с «Юпитером»?
— Я давно с ним покончил, — гордо ответил Петька, подавая руку моряку.
Подошли коммунисты Байдыков, Мышкин и начальник разведки отряда Коськов. Лица их были обросшие, усталые.
— Пойдем, ребята, в гости к Савельеву, — сказал Дидов, усмехаясь, — он пшенным супом нас угостит.
— Ну, полно, полно тебе, Степан, — перебил Пастернаев, дружески толкая его в бок.
— Да как же, завтра могут законопатить тут нас, а у них даже жрать нечего.
Спустившись в широкий карьер, друзья направились по мягкой зеленой траве, точно по толстому, лохматому ковру. В беловато-серых высоких обрывах холодной и жуткой чернотой зияли квадратные дыры заходов подземелья.
Помещение Военно-революционного штаба было в коротком ответвленном тупике, освещенном большим фонарем и тремя керосиновыми лампами. Ровные стены туннеля были выскоблены добела и казались оштукатуренными. На пол для тепла было настлано много соломы, посредине находился продолговатый, сложенный из каменных плит стол, окруженный деревянными скамейками. В углу виднелся стол с пишущей машинкой. Вокруг всех стен ярусом тянулись ящики из-под патронов, они же служили скамьями и лежанками. На лобовой стене висели знамя и большая географическая карта. В углу на ящике лежали романовская шуба, черная кавказская бурка, несколько винтовок русского образца и новенькие английские гранаты. Все это убранство придавало туннелю более или менее обжитой вид.
Когда пришли старокарантинцы, в штабе уже были Горбылевский, Ставридин, Бардин, и среди них выделялась могучая фигура Евгения Колдобы.
Савельев, высокий, чисто выбритый, с желтыми и острыми кончиками усов, в бушлате на меховой подкладке, был весь затянут ремнями, опоясан патронташами. Держался он подтянуто и строго.
— Ого-го! Ты с целой свитой! — бросил Савельев показавшемуся в дверях Дидову.
— Это политработники отряда, — ответил Дидов, как бы подчеркивая, что он держит полный контакт с коммунистами.
— Это хорошо, — радостно заметил Горбылевский, поспешно напяливая на нос очки в плохонькой металлической оправе. — Хорошо, что все вы пришли. Вот и получится у нас заседание. Широкое заседание с активом, — назидательно повторил он, приглашая всех садиться.
Савельев косо посмотрел на Горбылевского. Он совсем не хотел созывать штаб и думал сам взять в обработку Дидова.
— Шумный! Петя! — закричал Колдоба и, взмахнув своей буркой, как ворон крылом, подбежал к двери, схватил Шумного за руку, потащил его на середину зала. — Товарищи, это мой комсомоленок! Он был в моей роте в Таманской армии. Эх, как я рад! Теперь я тебя не отпущу… Мне Ставридин много рассказывал о тебе. Нет, Петя, теперь я тебя не отпущу! Ко мне, иди ко мне. Решено!
— Ему и у меня неплохо, — улыбался Дидов.
Петька, весь красный от смущения, прижался к Колдобе и молчал. Он чувствовал себя неловко в окружении такого большого боевого начальства.
— Этому парню награду бы хорошую надо! Он пулемет отбил у белых, — сказал Мышкин.
— Слыхал, — подхватил Колдоба. — Он может! У него, брат, есть и военный огонь и смекалка. Он у меня конной разведкой заправлял!
Савельев пригласил Дидова к столу и стоя заговорил хозяйским баском:
— Ну вот, друг, мы хотим поговорить с тобой кое о чем. Первое — это о дисциплине твоего лихого отряда, а также и о тебе…
Дидов сверкнул глазами, молча отставил скамейку, на которую хотел было присесть, и медленно отошел к стене. Остановился, прислонился к ней своим широким плечом.
Пастернаев с недоумением взглянул на Горбылевского.
— Мы в данное время имеем здесь около тысячи штыков, не считая Петровских каменоломен, — с волнением продолжал Савельев, глядя на Дидова. — Отныне все наши силы мы концентрируем здесь, в Аджимушкайских каменоломнях, объединяем их в одну партизанскую армию — и никаких самостоятельных отрядов. Отряды будут действовать по указаниям штаба, и только его!.. Это больше всего я для тебя говорю, Дидов… Военно-революционный штаб прекращает твои разгульные самостоятельные действия. Да, так вот, объединенными силами, под единым руководством мы будем наносить врагу более мощные удары. Кроме того, мы этим разрешим ряд других стратегических вопросов, что принесет пользу всему нашему партизанскому движению.
— Это какую же стратегию вы решаете? — мрачно бросил Дидов.
Савельев замялся, но тут же вышел из затруднения:
— Это секрет.
Горбылевский передернулся.
— Не то ты говоришь, Савельев! — раздраженно и предупреждающе сказал он.
— Я знаю, что говорю, — властно отрезал Савельев.
— Нельзя так говорить с Дидовым, — возмущенно сказал Байдыков.
— Прошу не учить меня как говорить, — оборвал Савельев, зло взглянув на Байдыкова. — Ишь ты, а еще политработник… Я говорю, что самостоятельное существование ваше кончилось, больше мы не потерпим разгула. Дидов своими действиями похож на Махно, а отряд его — на шайку!
— Стой! — вдруг взревел Дидов, хватаясь за рукоять своей большой кавалерийской шашки. — Смотри, если только услышу еще слово — не стерплю! Тут же зарублю! Ты чуешь?.. Я — Махно?! — Он шагнул к Савельеву, но снова отошел к стене и добавил: — Отряд мой не потерпит этих слов! Мы кровь льем за наше рабоче-крестьянское дело!
Горбылевский резким жестом сдвинул лохматую черную папаху на затылок и, уничтожающе взглянув на Савельева, обернулся к Колдобе.
— Товарищи, что он делает?
Савельев после короткой паузы продолжал уже тихо:
— Ну, вот факт: ты хватаешь помещиков, интеллигенцию, берешь с них деньги, вещи, продукты, скот. Подрываешь авторитет партизанского движения.
— А как же отряд содержать? Чем кормить такую массу людей, если не брать? — спокойно спросил