она плачет, поскольку Нэнни в тот день была на отгуле, а у Робина был круп, и у нее за весь не было времени даже принять душ, не говоря уже о том, чтобы позаниматься музыкой в уединении. Тогда он предложил убрать подальше ее арфу, поэтому она зачехлила инструмент, свою единственную отраду, ведь именно так поступает жена, когда ее муж заботится о ее же благе. Она любила своего мужа, но когда думала о том дне, она его одновременно и ненавидела.
— Почему ты тогда ничего не сказала? — спросила Диана.
— Ты бы разве послушала? — пожала плечами Синтия.
— Возможно, послушала бы.
В ответ на это Синтия усмехнулась не весело: — Ты? Та перепуганная молоденькая девушка, которую мой брат, приведя знакомиться, провел перед всеми нами как на параде, но не для того, чтоб получить согласие жениться на тебе, а для того, чтоб продемонстрировать, что он заполучил девушку из семейства Эддинг? Думаю, не послушала бы ты меня. Ты верила каждому его слову и слушалась его во всем.
— Я любила его, — сказала она.
Синтия отрезвила ее: — Я этому рада. Не смотря на все ошибки моего брата, я рада, что он был любим.
Диана смотрела вниз, на свои руки, которые сцепила до боли на коленях. Она не знала, говорит ли сейчас Синтия доверительно или же ведет какую-то игру, но с уверенностью она знала одно — и это знание болью пронзало ее до самых костей.
Медленно она расцепила пальцы и положила руки, повернув ладонями вниз, ровно на коленях: — Я больше не та испуганная маленькая девочка. Не имеет значения, что ты обо мне думаешь, мне никто не будет указывать, как мне вести мое хозяйство или как воспитывать моего сына.
— Знаю.
Диана вскинула подбородок: — Знаешь? Ты проникла в мой дом и принялась руководить там.
— Я сделала это потому, что от тебя толку не было. В тот день, когда пришел приказ о реквизировании дома, миссис Диббл позвонила по телефону именно мне, поскольку ты лишь кинула взгляд на это предписание, но ничего не предприняла, так она сказала.
— Я горевала.
— Я приехала сюда, потому что если б я не вмешалась, то, кто знает, что тогда сталось бы с домом. Посмотри на дом Сэра Паркера в Саффолке — спалили чуть не до тла: воинские части использовали его как полигон, — сказала Синтия.
— Но то, как ты говоришь о доме,…
— А как я о нем говорю? — спросила Синтия.
— Так, словно считаешь, что ему следует быть твоим, — Воскликнула Диана.
Синтия помрачнела: — Я урожденная Саймондс и Хайбери был моим домом задолго до того, как стал твоим. Мне невыносимо понимать, что когда эта война закончится, то госпиталь отсюда съедет и я уеду, а Хайбери Хаус останется тебе.
Диана открыла, было, рот, сказать….но что могла она сказать? Что Синтия сможет приезжать сюда, когда захочет? Подобное соглашение не доставит удовольствия ни одной из них.
— Спасибо тебе, что взяла на себя управление Хайбери в то время, когда я это делать была не способна, — сказала Диана, стараясь контролировать свой голос, осторожно она подняла свой бокал и держала его перед собой словно щит.
— Кто еще тогда мог бы стать комендантом? Ты? — Синтия горько усмехнулась.
— Миссис Саймондс! — раздался чей-то крик. Она вскинула голову и увидала какого-то молодого солдата, торопливо ковылявшего на костылях через лужайку, — Миссис Саймондс!
— В чем дело? — спросила она, а позади нее начал нарастать людской гомон.
— Идите быстрее! Ваш сын.
Бокал выпал из ее руки. Он разлетелся вдребезги, ударившись об пол, в этот момент она уже бежала, расталкивая толпу
— Что с ним? — спросила она, подбегая к солдату, — Где он?
— В том саду, который посредине. Который с воротами, — сказал он, вздрогнув.
Зимний саду. Волна ужаса пронизала ее с головы до ног. Что-то случилось с Робином. Ей надо к нему.
— Диана! — крикнула Синтия ей вслед, но Диана уже неслась вниз по ступеням и наискось через луговину, прямо по траве.
С ним все будет в порядке. С ним все будет хорошо. С ним все должно быть хорошо.
Она обогнала солдата, по липовой аллее добежала до дорожки, ведшей к Зимнему саду. Сквозь плотный шум в ушах — от напряжения кровь прилила к голове у нее — пробился звук детских рыданий.
Он в порядке. Если он плачет, он в порядке.
Когда она увидала, что ворота отворены, она резко остановилась запнувшись о выщербину в одной из известковых плит, которым была выложена эта дорожка. Какая-то медсестра стояла на коленях на земле возле какой-то лежавшей фигуры — Возле Робина.
— Нет! — закричала она, бросилась вперед, упала на колени рядом со своим сыном. Глаза его были закрыты, в углах рта — рвотная пена. Она схватила его за плечики, такие хрупкие, принялась трясти: — Робин!
Словно сквозь пелену тумана она слышала, что Бобби, икая и всхлипывая, пытается ее что-то сказать: — Мы играли и … и он сказал, что эти растения волшебные.
— Простите, миссис Саймондс, — голос медсестры дрогнул, — Я не могу его растормошить. Думаю, он съел это.
Сиделка указала на несколько стебельков красивых пурпурных цветов. Аконит. Такой прекрасный и такой смертоносный.
— Разыщите доктора! — крикнула она сиделке, — Немедленно!
Женщина вмиг вскочила и стремглав понеслась прочь из Зимнего сада. Диана взяла сына на руки и принялась укачивать, как укачивала его тогда, когда он был младенцем.
Что-то коснулось ее предплечья. Это к ней подошел Бобби, медленно, едва переставляя ножки.
— Все будет хорошо, Бобби. С Робином все будет хорошо, — сказала она.
— Он сказал, они волшебные, — запричитал Бобби, обхватив ее ручонками.
— Все будет хорошо, — сказала она, — Все будет хорошо.
Так они и сидели — Диана,