что это все же одеяние невесты, пошить же свадебное платье было невозможно, поскольку купонов на ткань не хватило. Стелла приложила руку к сердцу при виде ведшего Бэт за руку преисполненного гордости мистера Пенворти — коротенького, крючконосого, похожего на шута Панча[51], — и выглядевшего.
Стелла взглянула в сторону алтаря, перед которым стоял Грэми, сияющий от счастья. Когда Бэт, прошествовав по всему длинному проходу между рядами скамей, подошла уже к ступеням пред алтарем, то вдруг поглядела на свой букет и румянец залил ее щеки.
Отец Билзон поправил свои очки, улыбнулся и заговорил:
— «Благодать Господа нашего Иисуса Христа, любовь Божия и общение Святого Духа с вами».
— И духу твоему, — согласным хором откликнулись, как эхо, все присутствующие в церкви.
После проповеди и чтений, миссис Саймондс сделала несколько шагов вперед, чтобы взять букет Бэт, когда пришло время обмениваться кольцами. При виде этого Стелла нахмурилась, тем не менее испытывая восторг и трепет от того, как ее вежливая и скромная подружка сумела установить такое непринужденное общение с властной и могущественной миссис Саймондс.
Когда викарий объявил Бэт и Грэми мужем и женой, Стелла ощутила, как душе у нее словно бы что-то накренилось и сдвинулось с привычных мест. Это не была ни ревность, ни зависть. Это было осознание того, что сейчас она была свидетельницей чего-то такого, что ей самой, возможно, никогда будет не суждено испытать. Чего-то, что она может сама не захотеть испытать.
Все прихожане вновь встали, теперь в последний раз, чтобы приветствовать новобрачных, в то время пока те шествуют по длинному проходу между рядами скамей от алтаря к выходу из церкви. Когда Бэт проходила мимо, Стелла поймала ее улыбку — никогда раньше не видела она свою подругу столь счастливой.
Но тут ей в предплечье уперлась чья-то коленочка. Стелла осмотрелась и поняла, что это Бобби с ногами залез на сиденье скамьи.
— Бобби, слезь оттуда, — задохнувшись от возмущения, шикнула она на мальчика, — Мы в церкви.
— Мне не видно, — сказал он.
— Мы сейчас уже будем выходить отсюда, — сказала она.
— Я проголодался, — пожаловался он, пока она поправляла, одергивая, на нем курточку.
— Тебе придется подождать, покуда мы не вернемся в дом. Затем она сдаст его на руки горничной Дороти, а сама повяжет фартук и вернется к работе. Даже с помощью миссис Джордж, для свадебного завтрака нужно было сделать еще тыщу дел.
— Нет! — крикнул Бобби. В это время они продвигались к выходу и находились в самой середине длинного прохода между скамьями.
Несколько десятков голов повернулись к ним.
— Нет! — заорал Бобби снова.
— Бобби, прекрати! — прошипела она.
— Нет! — теперь он верещал с нажимом на звук «е» нараспев, так что это «е-е-е» эхом взметнулось вверх, отразилось от арочных сводов, поднялось выше труб органа. Затем он бросился на пол.
Стелла знала, что предполагалось, что она на это отреагирует, но все, что она могла делать, — стоять и смотреть. Она не знала, как заставить его прекратить этот истерический припадок. Все, что она знала, — это то, что она не хотела иметь дела больше ни с одной из его истерик.
Я не хочу это делать. Она словно скинула с плеч давившее ее чувство вины — и оно кануло, как тяжкий камень на дно морское. Она не просила этого ребенка, пусть даже он был ей родной по крови.
Бобби принялся корчиться на полу, а люди начали перешептываться, взгляды их метались с ребенка на нее и вновь обратно. Они как будто ждали, что она остановить эту демонстративную выходку.
— Бобби, встань, — сказала она, голос ее был слабым голосом побежденного.
Он продолжал извиваться, по лицу его катились жгучие слезы.
— Бобби….
— Бобби Рейнолдс, ты встанешь сейчас же!
Резкий голос миссис Саймондс остановил племянника Стеллы.
Он поглядел вверх, на владелицу Хайбери Хаус, широко раскрытыми глазами как если бы только что осознал, что то представление, которое он тут устроил, собрало публику. Вероятно, он никогда не слыхивал, чтоб миссис Саймондс говорила как-либо иначе, чем тихим голосом, как подобает леди, этим голосом она могла и словно бы погладить, и словно бы отшлепать.
Миссис Саймондс положила ладонь на плечо Бобби и начала полу-приседать, покуда практически не встала на колени: — Ты возьмешь себя в руки, поднимешься с полу и извинишься перед отцом Билзоном. За что извиняться, знаешь?
— Я вопил, — сказал он тихо.
— Ты вопил в церкви. Это неприемлемое поведение. Ты понимаешь?
Он кивнул, а Стелла смотрела, как он подымается с полу.
Его матроска была испачкана, вокруг его глаз были красные круги, но он стоял на ногах, и это было больше, чем то, чего Стелла была способна добиться.
— Мне жаль, отец Билзон, — сказал Бобби викарию, который стоял, скрестив руки на груди.
— Я принимаю твое извинение, молодой человек. У всех из нас бывают моменты, когда мы поддаемся слабости, но мы с этим должны бороться, — сказал отец Билзон.
— Теперь, скажешь ты мне, почему ты бился в истерике? — спросила миссис Саймондс.
— Он был…
— Робин, этот вопрос был не к тебе, — сказала миссис Саймондс, даже не взглянув на своего сына, хотя он подошел и встал перед с ней.
— Я голодный и куртка мне жмет и мне жарко и …
Миссис Саймондс подняла руку, жестом призвав к молчанию: — Думаю, я достаточно уяснила ситуацию. Боюсь, тебе придется мириться со всеми этими неудобствами до тех пор, покуда мы не окажемся дома. Ты сможешь быть храбрым мальчиком и сделать это?
Еще один кивок.
— Хорошо, затем иди со своей тетей и она присмотрит, чтобы это все было улажено, — сказала миссис Саймондс.
Когда ее нанимательница выпрямилась, Стелла стиснула зубы и пробормотала спасибо.
— Меня благодарить