Читать интересную книгу Последние хозяева Кремля - Гарри Табачник

По разным странам проходили демонстрации тех, кто стремился предотвратить наступающую третью мировую войну. А она шла, не обращая внимания на демонстрации и протесты. Шла давно... То затихая, то вспыхивая новь... Ее жертвами были люди во Вьетнаме, Камбодже, Сальвадоре, Анголе, Никарагуа, Афганистане. Ее жертвами стали и пассажиры „Боинга-707”.

Для Андропова, столько лет активно участвовавшего в руководстве подрывными действиями в тылу западных стран, операциями террористов, т. е. необъявленной третьей мировой войной, уничтожение корейского самолета было всего лишь эпизодом ее. И не очень значительным. Пожалуй, его искренне удивило, почему вдруг мир, столько лет спокойно принимавший убийства коммунистами людей в разных странах, вдруг возмутился. Это оказалось неожиданным, и андроповский режим прибегает к своему испытанному средству — ко лжи, которую, по замечанию известного французского философа Р. Арона, применяет давно и систематически.

На Пушкинской площади, где у редакции „Известий” всегда вывешивают свежие газеты, озадаченные читатели каждый день встречались с новой версией событий. Вначале было полное отрицание. Затем, когда отрицать стало больше невозможно, признались, что сбили самолет, но тут же объявили его шпионским.

Генштаб даже решился организовать грандиозный спектакль, на котором, вооружившись указкой, маршал Огарков показывал, как двигались самолеты. Одно осталось без ответа. Если советские истребители в течение двух с лишним часов следили за самолетом, как они умудрились не установить, что это самолет пассажирский? Как не сумела в течение двух с лишним часов советская разведка установить, что самолет с такими номерными знаками является пассажирским? Почему, наконец, не смогли хваленые советские перехватчики посадить невооруженный гражданский самолет? Ведь какая была бы пропагандистская победа — захват шпионского самолета!

Почти месяц Андропов молчал. Когда же появилось его заявление, то все надежды на просвещенный кагебизм оказались окончательно похороненными. Генсек полностью оправдывал действия своей армии. Он не извинялся. Он не выражал желания возместить убытки. Он давал понять, что так будут поступать и впредь.

А шофер на московской улице с недоумением вопрошал: „Почему все так нас ненавидят?”. Этот вопрос ему следовало адресовать человеку в Кремле.

Если с приходом Андропова к власти строились предположения, какой будет его внешняя политика, то расстрел пассажирского корейского самолета показал, что вся его внешняя политика — это интенсификация необъявленной войны Западу. Как и раньше, продолжалась война в Афганистане. По-прежнему были нацелены на Запад, советские ракеты. Их стало больше. Когда же Америка ответила на расположенные в Европе советские ракеты установкой своих — Андропов попросту прервал переговоры. Он, как когда-то Гитлер, собирался уйти из мира, хлопнув дверью. Какой силы получился бы этот хлопок — неизвестно, в ход событий вмешалась болезнь генсека.

Последний раз его видели в сентябре. С тех пор он исчез.

Летом на улицах Парижа появились плакаты с фотографией Андропова, под которой стояла подпись: „Разыскивается по обвинению”, и далее следовал список его преступлений. Плакат указывал и последний известный адрес разыскиваемого: Кремль. Но в Кремле Андропова в это время не было.

Еще в июле, когда канцлер ФРГ Гельмут Коль прибыл в Москву, его встречу с генсеком пришлось откладывать дважды. Лишь на третий раз появился Андропов. „Я был болен”, — коротко сказал он. И как ни в чем ни бывало перешел к делу.

Не глядя на лежащие перед ним записи и тем самым демонстрируя, что несмотря на болезнь он знаком со всеми деталями, генсек вел переговоры. На немцев это произвело впечатление. Хотя они также обратили внимание на его нетвердую, шаркающую походку и сильно дрожащие руки. Скрывать это теперь было невозможно. К тому же за границей уже появились его фотографии, напоминающие последние брежневские. Новый советский вождь шел поддерживаемый под руки, как и старый. Почему вдруг появилась эта фотография в июле 1983 года? Пытался ли уже тогда кто-то проделать с ним то же, что он проделал с Брежневым, приказывая показывать его немощным и больным по телевидению?

В Вашингтоне группа врачей собралась перед экраном телевизора, рассматривая присланную из Москвы видеозапись. Отбросив ряд предположений, врачи пришли к заключению, что о серьезном почечном заболевании говорить не приходится.

А в Москве уже вовсю рассказывали новейший анекдот: „Какая разница между Брежневым и Андроповым? Первый работал на батареях, а второго к сети подключать надо”.

В действительности Андропов работал на батареях тоже. При встрече с ним кто-то из иностранных гостей упомянул Миннеаполис.

— Я знаю о Миннеаполисе, — шутливо заметил генсек и указал себе на грудь, где работал стимулятор, произведенный в этом городе.

Стимулятор работал уже несколько лет. Теперь наступило обострение в почках.

Его палата становится кабинетом, который чаще других посещает молодой ставропольский протеже. Уже тогда начинают поговаривать о М. Горбачеве как о втором генеральном секретаре.

На все вопросы о болезни Андропова следует ответ: „Ничего серьезного”. Черненко, для которого, казалось, все потеряно, начинает пробовать почву. „Старики”, не поддержавшие его в прошлый раз, пока своей позиции не меняют. „Молодым” он просто не нужен. Для них он символизирует возврат в „брежневское болото”. Еще при жизни Брежнева близкие к Горбачеву авторы Р. Алексеев и академик В. Можин выступают с критикой сельскохозяйственной политики. Их статьи публикуются и в 13 номере „Коммуниста” за 1981 г. и во 2 номере за 1982-й. Это редчайший случай проявления оппозиции официальному курсу партии. Теперь, когда с приходом Андропова у Горбачева появилась надежда создать себе необходимые условия для завоевания в будущем титула генсека, он совсем не склонен протягивать руку Черненко.

Но Кучер был человеком терпеливым. Терпение — главное качество бюрократа. „Железобетонным задом” прозвали столпа советской бюрократии Молотова, способного пересидеть кого угодно. Черненко ему мало уступал в этом. После 7 ноября он становится более уверенным. В его голосе, как прежде, появляются знакомые диктаторские нотки. Обрывая, он недослушивает, что ему говорят. Он еле сдерживает себя. Его нетерпение, нетерпение несостоявшегося диктатора, рвется наружу. Седьмое ноября проходит без Андропова. За всю советскую историю это первый случай, когда генсека в этот день не было на трибуне мавзолея. Даже напичканный лекарствами, дышащий на ладан Брежнев счел невозможным отсутствовать. И выстоял положенные часы за три дня до смерти.

В палате, где находится Андропов, ему стараются об этом не напоминать. Он стремится создать впечатление, что это не так уж и важно. Контроль еще в его руках. Со стороны кажется, что так оно и есть. На пленуме ЦК ему удается продвинуть своих сторонников. Проделав космический взлет, всего полгода пробыв в кандидатах, становится членом Политбюро В. Воротников. Наконец-то получает желанное место в Политбюро М. Соломенцев, которого Брежнев держал в кандидатах с 1971 г. Секретарем ЦК становится Е. Лигачев, а кандидатом в члены Политбюро — В. Чебриков. Появление вновь на политическом небосклоне председателя КГБ позволяет сделать определенные выводы о структуре власти советского режима. На исходе седьмого десятилетия своего существования он решает, что в правящем ареопаге должны быть обязательно представлены: армия, аппарат внешней политики и тайная полиция. Режим больше не скрывает, что без тайной полиции никакие важные решения приняты быть не могут. Пробыв столько лет шефом тайной полиции, Андропов считает, что стесняться нечего. Тут один из редких случаев, когда он отбрасывает лицемерие и обнажает сущность установленного им режима, который следует называть чекистским социализмом.

Суть его — в возрождении сталинских методов принуждения, используемых для сохранения существующей системы и для подстегивания экономики. Таким образом Андропов пытается найти резервы. Вот почему он так много говорит о совершенствовании. „Совершенствовать хозяйственное планирование”, „совершенствование хозяйственного механизма”. Он отказывается признать, что дело не в совершенствовании, а в том, как действует советский хозяйственный организм. Ему кажется, что если он расставит всюду своих людей, он сумеет добиться невозможного и заставит одряхлевшую государственную машину работать.

Он знает, что без партийного аппарата, проникающего во все поры советского государства, управлять он не сможет. Но старым партаппаратчикам он не верит. Единственно кому он доверяет, — это тем, кто служит в его бывшем ведомстве. По его указанию снимается более двадцати процентов всех партийных секретарей. На их место приходят новые люди, среди которых немало бывших кагебистов. Андропов не скрывает, что намерен управлять страной, опираясь на тайную полицию и используя ее методы.