Читать интересную книгу Последние хозяева Кремля - Гарри Табачник

Напуганные Андроповым, они готовы были отдать свои голоса тому, кто гарантировал им возврат к спокойствию. Черненко, столько лет игравший в дуэте с Брежневым, это им гарантировал.

Однако то, что между назначением Черненко председателем похоронной комиссии и утверждением его на пленуме генсеком, прошло четыре дня, свидетельствовало о том, что борьба все же шла. Черненко и старой партийной бюрократии явно пришлось пойти на уступки тем, кто был выдвинут Андроповым.

Внешне брежневская гвардия, по-видимому, взяла реванш за понесенное пятнадцать месяцев назад поражение. А на самом деле она просила отсрочки. И в том, что ей удалось заключить сделку, убеждало выступление Горбачева. Именно он поддержал кандидатуру Черненко. Он призывал к единству и к продолжению андроповского курса. Но главное было не то, что он говорил, а то, что происходило перед глазами делегатов пленума ЦК. С трудом произносящий слова, перебирающий дрожащими пальцами бумажки Черненко и крепыш Горбачев. Ясно было, что эти дрожащие руки долго власть не удержат. Он олицетворял прошлое партии, будущее представлял Горбачев. И он дал понять, что это на самом деле так, когда, поддерживая кандидатуру Черненко, заявил, что делает это „от имени Политбюро”. Пятнадцать месяцев назад, предлагая в генсеки Андропова, Черненко говорил, что делает это „по поручению Политбюро”, т. е. он, может, сам и не совсем с этим согласен, но вот Политбюро поручило, и он дисциплинированно выполняет партийное поручение. Горбачев же, как то сразу поняли чуткие к партийной семантике члены ЦК, выступал как человек, пользующийся значительным влиянием в Политбюро. Однако тот факт, что речь его не была сразу опубликована, заставляет предположить, что не все прошло так гладко, как выглядело на первый взгляд.

Итак, генеральным секретарем стал семидесятидвухлетний Черненко. Он был самым старым из тех, кому доводилось занимать это место до него. Если нужны были еще какие-либо символы полного одряхления режима, то лучшего вряд ли можно было найти.

Узнав об избрании Черненко, американский специалист заметил: „В иных условиях, где приходится выдержать соревнование, этот парень не пошел бы дальше продажи карандашей на улице, а в СССР — он на вершине власти”.

Восхождение по ступенькам партийной лестницы, способность выдержать конкуренцию внутри партии, требует иных качеств, чем борьба, когда главным является не партийная принадлежность, не лояльность по отношению к партийным вождям, а талант и знания, которые доказать надо в открытом соревновании с другими.

Советские вожди такого соревнования боятся. В их среде могут возникать споры и разногласия, но главным и для „стариков”, и для „молодых” остается удержание власти.

Для того чтобы вырвать ее, они могут объединяться, но, победив одного, победители начинают воевать между собой. Фотографии показали пожимающих друг другу руки Горбачева и Романова.

Это можно было бы назвать рукопожатием соперников перед схваткой, начавшейся сразу же после избрания Черненко. Оба знают, что кучер долго на облучке не просидит.

А через несколько дней после избрания Черненко медицинский информационный Центр в Швейцарии получает запрос из Москвы. Требовались новейшие сведения по лечению эмфиземы, астмы и других болезней легких. Из смежной с кабинетом генсека комнаты в Кремле убрали почечную машину и заменили ее машиной легочной. Опять во главе огромной страны оказался больной старик.

Похоронив одного генсека, тут же начали создавать культ нового. Четыре дня на полгазеты печатают под жирными заголовками приветствия новому генсеку по случаю его избрания на этот пост. А старого если и упоминают, то редко и мимоходом.

Сразу после похорон Брежнева его имя присвоили и городам, и заводам, и кораблям. Проходит месяц, и только после этого имя Андропова присваивается городу Рыбинску.

Режиму некогда заниматься своим вчерашним кумиром. Он занят воспеванием нового.

Появление в конце XX в во главе мировой державы такой личности, как Кучер, явление уникальное. Годами изучающие Советский Союз в растерянности. Многие советологи в панике. С одной стороны — значительность страны и значительность поста. С другой — ничтожность личности. Однако, как говорится, свято место пусто не бывает. И вот в газете „Вашингтон пост” появляется интервью с одним из американских советологов: „Мы переоценили Андропова. Сейчас опасность заключается в том, что мы можем недооценить Черненко”.

Однако и услужливым советологам не так-то просто сделать привлекательную фигуру из брежневского лакея, и хотя специалист признает, что Черненко теснейшим образом связан с брежневским режимом, но, как он спешит обнадежить своих читателей, обладающий хорошим здоровьем (!) новый генсек, к тому же подобравший способных сотрудников, сумеет успешно справиться с проблемами страны и доказывает, что Кучер отнюдь не догматик, и что „хотя мы мало знаем о его убеждениях, нет причин утверждать, что их у него нет”. Автор все же не идет так далеко, чтобы объявить нового кремлевца либералом, иначе, таинственно намекает он, Черненко не пришел бы к власти, но тем не менее его правление позволяет надеяться на потепление в американо-советских отношениях.

Задерживаться на этом опусе приходится только потому, что он наглядно демонстрирует ценность умозаключений, признанных на Западе некоторых так называемых „специалистов по советским делам.” Как можно серьезно относиться к такого рода „анализу”, если в то время, когда автор статьи в „Вашингтон пост” писал о хорошем здоровье Черненко, все газеты мира обошла фотография с трудом передвигающего ноги дряхлого старца?

Збигнев Бжезинский, встречавший Черненко в Вене, где оба принимали участие в переговорах Картера с Брежневым, нашел Черненко „живым, веселым, общительным в частных беседах, когда речь шла о незначительном, несущественных вещах. Он становился осторожным и неразговорчивым, когда дискуссия касалась серьезных проблем. В этот момент взгляд его делался хитрым, словно он что-то все время рассчитывал”. Другой наблюдатель заметил, что это взгляд человека, который боится, как бы его не обманули, что свидетельствует о неуверенности в себе. Однако на М. Фишбаха, встретившего Черненко в конце 60-х годов, когда тот посетил статистическое управление в Вашингтоне, он произвел иное впечатление.

Черненко интересовала возможность использования компьютеров для обработки большого числа цифр. Видимо он думал о том, как применить их в той исследовательской работе, которую вела созданная по его инициативе группа по изучению общественного мнения.

— Его вопросы были уместны и точны, — замечает Фишбах.

Когда позднее будущий генсек посетил штаб-квартиру ООН в Нью-Йорке, он удивил всех тем, что не проявил никакого интереса ни к политическим проблемам, ни к людям, работающим в ООН, не выказал никакого желания познакомиться с Нью-Йорком.

В общем-то неразговорчивый, он ронял резкие, отрывистые фразы, приводя в трепет советских сотрудников ООН. Его тон менялся, становясь более мягким и вежливым, когда он обращался к иностранцам. Тем, кто наблюдал эту способность перевоплощаться, будущий генсек запомнился как человек, легко меняющий маски.

— В нем полностью отсутствовало чувство юмора. Его интересовала лишь техническая сторона работы ООН, — вспоминает А. Шевченко, бывший в то время заместителем генерального секретаря ООН.

Шевченко, которому приходилось присутствовать на заседаниях Политбюро, замечает, что Черненко, как правило, редко высказывал свою точку зрения, „всегда поддерживая Брежнева”. Тогда же, когда ему приходится все-таки высказываться, проявлялось не яркость интеллекта, а практичность и деловитость. Он не вызывал к себе уважения среди таких членов Политбюро, как Суслов, Косыгин, считавших его выскочкой, человеком не обладающим нужными качествами для того, чтобы занимать место рядом с ними, и уж совсем не годящегося для роли руководителя.

Все это так. Однако не следует забывать, что человек этот сумел пройти по всем ступенькам партийной лестницы и несмотря на поражение добиться своего. К тому же многие годы, проведенные в аппарате власти, не проходят бесследно даже для людей, лишенных блестящего интеллекта. Они дают опыт, который способен скрыть отсутствие и ума, и таланта. Именно этот опыт помогает советским руководителям в их переговорах с США.

Брежнев, имевший дело с пятью американскими президентами, мог уступать каждому из них интеллектуально, но не в опыте.

Рой Медведев в одной из своих работ приводит выдержку из исследования известного советского биолога по социальной генетике. Сравнив обычных преступников с советскими политическими деятелями, автор приходит к заключению „отсутствие какой-либо щепетильности в выборе средств — основное качество, дающее им неограниченное превосходство над людьми мысли, подлинными специалистами своего дела... как и у уголовных преступников, у них полностью отсутствуют угрызения совести. Это та черта, которая способствует их росту в обществе.”