В этой сознательной приглушенности звучания спектакля, как кажется, и реализуется стремление режиссера приблизить его героев к современности.
Ветеран французской сцены Юбер Жиньу создает маленький шедевр из крохотной эпизодической роли слуги Альцеста Дюбуа, хотя, конечно же, его персонаж вовсе не является активным участником действия. Элианта, существующая на "периферии" сюжета, в тонком и тактичном исполнении Катрин Сальвиа кажется более убедительной, нежели весьма энергичная, наступательно действующая в спектакле Ар-синоя Тани Торренс.
Поручая роль Селимены Доминик Констанце, актрисе очень современной, нервной, резкой и темпераментной, режиссер рассчитывал на эффект неожиданности истолкования противоречивого, но и в противоречиях сохраняющего гармонию мольеровского образа. Думается, однако, что его расчеты не совсем оправдались: и противоречия, и гармония оказались затушеваны в силу особенностей индивидуальности актрисы, прямо сблизившей героиню с днем сегодняшним. Она очень достоверна, эта Селимена, кажется, шагнувшая на сцену прямо с парижской улицы.
Яркий и очень интересный актер Мишель Омон в роли Альцеста предельно искренен, но его темперамент явно охлажден возрастом и опытом. Он очень правдив в своих помыслах и поступках, даже самых далеко идущих, но, право же, порой трудно понять, чего он столь придирчиво и беспокойно добивается от окружающих его, в общем-то, вполне добропорядочных людей, от этой красивой, хорошо отлаженной и, если не считать его самого, достаточно спокойной и размеренной жизни. Возникает ощущение, что этот Альцест захвачен не очень понятной, небезопасной для него самого страстью: он испытывает удовлетворение, только попадая в критические для себя ситуации, он самоуслаждается примерами человеческой низости, обращенной в первую очередь на него самого.
Что ж, быть может, создатели спектакля и уловили нечто немаловажное в образе мольеровского мизантропа — его повышенную субъективность, если угодно — его индивидуализм. Но разве Альцест, этот Чацкий XVII века, радеет только о самом себе? Разве он при всей непростоте и неуживчивости характера, при всем видимом комизме поведения не является носителем ростков той "истинной жизни", о которой некогда мечтал создатель "Мизантропа"?
Тут выясняется неполнота трактовки комедии Мольера, при которой исчезает общественный темперамент образа Альцеста. Поэтому на первый план спектакля, может быть, и неожиданно для его постановщика, выходит чрезвычайно убедительный и детально разработанный Симоном Эйном образ соглашателя Филинта, сдержанного, терпимого, разумного человека, которому невольно отдаешь свои симпатии.
•...На сцене собирается весь "бомонд"— напыщенный Оронт (Доминик Розан), глупо-самодовольный болтун Клитандр (Филипп Фре-тюн), злой коротышка Акает (Марк Шуппар). То рассаживая этих и прочих действующих лиц в один ряд, то на первый взгляд хаотично рассыпая их по сцене, режиссер добивается в игре актеров и мизансцене звучной резкости сатирических красок, осуждающей остроты смысловых акцентов. В этот момент он как бы заставляет нас вспомнить о том, что Мольер умел ненавидеть во имя великой своей любви к человеку и человечеству...
"Комеди Франсез" доказывает своим спектаклем, как порой сложно отыскать современную трактовку творчества Мольера, наполнить высокую традицию новым и актуальным смыслом.
(Встреча с Мольером // Советская культура. 1985. 28 ноября).
Театр "Ателье""Антигона" Ж. Ануя, "Севильский цирюльник" Бомарше, "Месяц в деревне" И. С. Тургенева, "Погребение" А. Монье
Май 1965 г.
Известный парижский театр "Ателье" свято хранит заветы своего основателя — выдающегося актера и режиссера XX века Шарля Дюл-лена: психологическую достоверность, впечатляющую ясность стиля. И вместе с тем для нынешнего руководителя "Ателье" Андре Барсака важнее всего новизна трактовки произведения, современность его прочтения.
Недавние встречи с театром в Москве в какой-то мере стали для нас встречами с самой Францией.
Вначале это была Франция смятенная и требовательная — в современном переложении Жаном Ануем Софокловой "Антигоны". И Франция язвительная — в "Погребении" Анри Монье, картинке буржуазного быта прошлого столетия. Затем — в тургеневском "Месяце в деревне" обнаружилось движение острой современной мысли, тоска по разумному бытию, насмешливая горечь тщетных предостережений. И напоследок нас увлек комический хоровод "Севильского цирюльника" Бомарше. Но даже в этой жизнерадостной мелодии, завершившей гастроли "Ателье", явственно слышалась нотка раздумий о судьбе человека, о его праве на счастье.
Андре Барсак вскрыл бытовую и психологическую природу комедии Бомарше, присущую традиционной буржуазной драме XVIII века, и комическую, почти мольеровскую,— не слив, однако, их воедино. Сеть комической интриги плетут яркие, активные и по-настоящему взволнованные персонажи. Они состязаются всерьез, защищая свои кровные интересы,— этот стройный подвижный Фигаро с лукавыми глазами (Жак Эшантийон), настороженный и предприимчивый граф Альмавива (Робер Эчеверри), подозрительный и хитрый доктор Бартоло (Оливье Юс-сено). Комичны не характеры, но хитроумные уловки, вызванные ситуацией. Смех здесь берет силу от психологических и фарсовых трюков.
Непокорная, изобретательная, энергичная Розина с копной иссиня-черных волос, с изящными и стремительными движениями — это главный приз в борьбе интересов. Элизабет Ален раскрыла в своей героине и настороженное ожидание любви, и решительность цельной и чистой натуры, и ощущение полноты завоеванного ею счастья. В ее Розине, наивной и поэтому чуть смешной, комизм переплетается с точностью психологических находок.
А главным противником Розины является не Бартоло, слишком разумный, чтоб его опасаться, но Базиль. Величавый Базиль Жана Дави, с лицом Мефистофеля и повадкой инквизитора, который, кутаясь в необъятные черные одежды, явился зловеще произнести слова о клевете...
Среди показанных спектаклей "Месяц в деревне" — лучший. Андре Барсак— выходец из России. Он неоднократно обращался к русской драматургии, ставил Гоголя, Чехова, Достоевского. "Месяц в деревне" в трактовке Барсака волнует своей верностью поэтическому взгляду на жизнь, трезвостью оценок, яркой психологической живописью.
Декорации в этой постановке стали чем-то большим, чем просто обозначение места действия. Художник Жак Дюпон показал традиционные павильоны, сад с таким острым ощущением красоты природы, в таких тонких и напоенных жизнью красках, что словно бы этим уже определил поэтический настрой всего спектакля.
В старинной усадьбе, в прекрасных комнатах обитают хорошо воспитанные, изящно одетые люди. Они способны на тонкие чувства, они умеют наслаждаться природой и понимать настроение других.
Персонажи обрисованы артистами, казалось бы, с симпатией, сыграны по-тургеневски целомудренно и ясно. Но сложные переплетения их взаимоотношений образуют картину томительно однообразную, окрашенную нескрываемой и злой иронией. Эти люди не знают счастья сами и несут страдания окружающим, ибо их помыслы бесцельны.
И в этом звучит приговор праздному бессмысленному существованию, приговор тем, кто пользуется всеми благами жизни, не давая ничего взамен.
В этой постановке театра нет насилия над драматургическим произведением, но от каждого персонажа тянутся нити к современности. Особенно ощущается это в решении образов Наталии Петровны и Верочки.
Наталия Петровна — Дельфин Сейриг охвачена страстью. Страсть становится для нее спасением от удручающей духоты бессильных чувств, изящных, но наперед известных мыслей. Это балагур Шпигель-ский (Оливье Юссено), недалекий Ислаев (Жан Дави), изнеженный Ра-китин (Жак Франсуа) толкают ее в объятия Беляева, с которым, ей верится, она обретет силу и смысл жизни. Но в своем порыве Наталия Петровна является не только жертвой обстоятельств, но и их орудием. Она причиняет страдания Верочке.
Юная героиня Элизабет Ален впечатляет искренностью зарождающейся любви. Ее Верочка полна лучезарного доверия и доброты, прелести детской непосредственности и пробуждающейся женственности. Переживания этой оскорбленной и обманутой девушки актриса передает с неподдельной болью, гневом, презрением.
Третьей встречей с Францией стала "Антигона". Пьеса Ануя была поставлена "Ателье" в 1944 году и принесла на сцену театра атмосферу трагедии оккупированной Франции — Франции, сражающейся и непокоренной.
На худенькие плечи юной Антигоны непомерной тяжестью легло бремя долга и подвига. Весь спектакль строится как ее непрерывный спор с Креоном. Антигона— личность, вольная в своих решениях, не желающая подчиниться силе обстоятельств. Креон — общество, сдавшееся на милость победителя. Вот они сходятся: хрупкая, живущая любовью и ненавистью девушка в черном, и грузный, усталый, нехотя роняющий слова служитель закона. Их борьба — не только схватка идей, но и столкновение враждебных эмоциональных стихий.