Читать интересную книгу Профессия: театральный критик - Андрей Якубовский

Нам предстоит познакомиться с тремя мольеровскими постановка­ми: театр покажет "Тартюфа", а затем "Мнимого больного" в один вечер с "Летающим доктором". Это естественно: Мольер прочно удерживает первенство среди авторов театра, не случайно названного "домом Моль­ера" (его пьесы прошли здесь без малого 29 тысяч раз). И все же есть нечто особенное в гастрольной афише наших гостей.

Дело в том, что фарс "Летающий доктор" — одно из самых первых сочинений Мольера, "Тартюф", по словам Пушкина, "плод самого силь­ного напряжения комического гения", "Мнимый больной" — тридцатая и последняя его пьеса. Таким образом, перед нами как бы пройдет исто­рия театра Мольера, представленная первым, лучшим и последним из его произведений.

Встреча с Мольером в эти дни приобретает особый смысл — ведь совсем недавно, 17 февраля 1973 года, отмечалось 300-летие со дня смерти великого драматурга.

Трудно представить, какими будут эти спектакли. По всей вероят­ности, очень разными и неожиданными.

"Летающий доктор" написан никому еще не известным юным бро­дячим комедиантом Мольером в пору его странствий по дорогам фран­цузской провинции. В этой пьесе Мольер осваивал опыт старофранцуз­ского фарса и итальянской комедии масок. Он учился соленой шутке, буффонному комизму, причудливой масочности персонажей, импрови­зационной легкости развития действия и условному игровому построе­нию сюжета (шутка ли сказать: бедняге Сганарелю приходится "раз­дваиваться" на глазах у зрителей, попеременно являясь то в образе пройдохи— слуги, то в обличье мнимого доктора!). Мольер воспользо­вался всем этим с чуткостью внимательного ученика и со смелостью подлинного таланта, — он создал зрелище увлекательно смешное, на­стоящее народное увеселение.

"Тартюфа" играют в "Комеди Франсез" чаще, чем любую другую пьесу Мольера. К концу 1969 года число представлений комедии на сцене театра подошло к трем тысячам, число исполнителей роли Тар­тюфа и Оргона — каждого в отдельности — перевалило за шестой деся­ток. Красноречивые цифры! Но какими мы увидим героев мольеровско­го шедевра на этот раз? Ведь сценическая традиция, при всей ее кано­ничности и малой подвижности, поддается разнообразному истолкова­нию. "Комеди Франсез" знала и Тартюфа — плотоядного толстяка, хо­лерика с постной физиономией и в нищенском рубище (таким показы­вал Тартюфа первый исполнитель этой роли Дюкруази), и Тартюфа — элегантного соблазнителя, знатока человеческого сердца, каким пока­зывал его в XVIII веке Моле, и Тартюфа— опасного авантюриста с темным прошлым, порочного циника, каким представляли его актеры-романтики. Коклен-младший играл Тартюфа заурядным лжецом, почти простаком. Поль Мунэ — победоносно уверенным в себе негодяем, Фернан Леду— продувной бестией, лжецом, до тонкости изучившим искусство лицемерия... Точно так же различно толковали роль Оргона ее исполнители — Дени д'Инес, Сенье, Дюмениль, Дейбер.

Не будем гадать, какими предстанут перед нами Оргон в исполне­нии Жака Шарона (он же — постановщик спектакля) и Тартюф, роль которого играет один из выдающихся актеров современного француз­ского театра Робер Ирш (в списке его побед — Родион Раскольников и Артуро Уи; Иршу принадлежат также декорации и костюмы к спектак­лю). Однако выскажем надежду, что спектакль театра своей сатириче­ской остротой, разоблачительным пафосом заставит нас вспомнить ис­торию создания пьесы, пять лет бывшей под запретом, преданной ана­феме с церковных кафедр и в официальном послании парижского архи­епископа, вызвавшей целый поток брошюр-доносов, что работа наших гостей раскроет смысл слов Наполеона: "...если бы пьеса была написана в мое время, я не позволил бы ставить ее на сцене", — и будет созвучна известному высказыванию Белинского: "Человек, который мог страшно поразить перед лицом лицемерного общества ядовитую гидру ханжест­ва— великий человек".

Режиссер Жан-Лоран Коше пишет в программе к своей постановке "Мнимого больного", что "театр должен развлекать, это прямое его на­значение". Он намеревается, придав комедии-балету Мольера, где основ­ная интрига прерывается танцевальными номерами, очертание "мечты и вместе с тем безумства", тем самым как бы раскрепостить творческую фантазию участников спектакля. В той же программе исполнитель роли Аргана Жак Шарон утверждает, что его герой вовсе не слабоумный, болт­ливый старик, но импозантный мужчина в расцвете сил, которого страш­ный "порок эгоизма ведет к ипохондрии, затем — к одиночеству и, мо­жет быть,— к смерти". Очень интересно узнать, каким образом объеди­нятся эти намерения постановщика и артиста в живой ткани спектакля...

Бывают удивительные совпадения: когда праздновалось двухсотле­тие со дня рождения Мольера, "Комеди Франсез" показывала именно "Тартюфа" и "Мнимого больного"; в ознаменование столетия со дня смерти великого драматурга на сцене театра был представлен "Тартюф". В тот вечер, 17 февраля 1773 года, немногими днями больше двухсот лет тому назад, после окончания спектакля Лекен обратился к публике с первым в истории "Похвальным словом Мольеру". Лекен говорил о "го­рячей любви, признательности, сыновнем почтении", с которыми акте­ры театра вспоминают о человеке, "чей гений явился украшением фран­цузской сцены". "Комеди Франсез" пронесла эту любовь, признатель­ность и почтение к Мольеру через века. И сегодня, снова встречаясь с театром, мы разделяем эти чувства.

(Госконцерт, март 1973).

Апрель 1973 г.

Нет, конечно, не случайно "Комеди Франсез" называют "домом Моль­ера". Помянем добрым словом того безымянного театрала в камзоле, бры­жах и пудреном парике, который окрестил так первую драматическую сцену Франции. А впрочем, может быть, этот просвещенный любитель театра — не более чем плод нашего воображения, и прозвание возникло само собой. Ведь мольеровские комедии вот уже без малого три столе­тия сменяют одна другую на подмостках "Комеди Франсез". "Дом Моль­ера"— это не театр, в котором пьесы великого комедиографа всякий раз обязательно находят современнейшее разрешение (после мольеровских спектаклей Планшона это стало очевидным). Это театр, в котором коме­дии Мольера всегда играли и играют чаще, чем где бы то ни было. Ка­кой бы ни была постановка — экстраординарной или, напротив, орди­нарной, неожиданной или привычной, заняты ли в ней блестящие мас­тера или только входящая в силу молодежь, — всегда в ней просматри­вается та великая мольеровская традиция, которая складывалась веками.

На эти размышления наводят нынешние гастроли "Комеди Фран­сез" в нашей стране. Мы увидели три мольеровские постановки, осуще­ствленные на сцене этого театра в разное время и объединенные в гаст­рольном репертуаре волею случая. Ни одна из них, и в общем справед­ливо, не была отнесена парижской критикой к числу принципиальных удач театра, но в каждой нам открылось немало интересного. Вместе же взятые, эти разные спектакли дают любопытную картину того, как иг­рают сегодня Мольера в его собственном доме.

Пестро разряженная стая лицедеев, весело гомоня, что-то напевая и выкрикивая приветствия публике, галопом пронеслась по проходу зри­тельного зала и в мгновение ока "оккупировала" сцену. Быстро расхва­тав с вполне современной вешалки необходимые детали туалетов, мо­лодые пансионеры "Комеди Франсез" начали представление мольеров­ского фарса "Летающий доктор". И мы вдруг почувствовали себя так, как если бы стояли лет триста назад в толпе зевак перед балаганами ле­гендарных фарсеров Нового моста, которыми славился Париж времен Мольера. Оказалось, что фарс, созданный юным Мольером, и сегодня способен заблистать всеми своими красками, увлечь и актеров, и зрите­лей заведомо неправдоподобными событиями, в то же время вполне отвечающими самой строгой логике.

Молодые актеры, вышедшие перед нами в этом праздничном и стремительном мини-спектакле, в какой-то степени уподобились Моль­еру — начинающему актеру и драматургу. Каждый из них старательно и виртуозно осваивал нехитрые, но требующие акробатической ловко­сти и безоглядной смелости фарсовые приемы. Каждый чувствовал себя привольно в стихии буффонады и в то же время словно ходил по ост­рию бритвы: еще чуть-чуть, и резкие фарсовые краски огрубеют, начнут коробиться и коробить нас. Но как раз это "чуть-чуть" нигде не было упущено в спектакле Франсиса Пэррена. Бешеный темп, в котором ак­теры обрушивали на зрителя трюки, извлеченные из вместительной фарсовой кладовой, соединялся с особым отношением актеров к заслу­женному жанру старинного театра.

Это отношение давало себя знать в той уверенной и даже щеголе­ватой небрежности, с какой исполнители пускали в дело самые риско­ванные фарсовые приемы, в той лукавой непочтительности, с какой они демонстрировали и разоблачали условность фарсовых построений. Они стилизовали свой задорный спектакль, стилизации этой не скрывая, со всей наивностью отважно отправлялись навстречу фарсовым приклю­чениям и тут же эту наивность обыгрывали; они верили в могущество трюка, но не старались в этом уверить зрителей, которые смеялись и над фарсовыми персонажами и над самим фарсом.