не знал, как быть с «Молнией». Чисто геометрически не существовало способа отрезать бунтовщиков от укрытия: с одной стороны от них – Гавр, с другой – Кан, не считая множества бухточек, каждая из которых надежно защищена батареями. При малейшей угрозе со стороны «Porta Coeli» мятежники вздернут Чодвика на рее – это будет худший и самый опасный прецедент со времени убийства Пигота. Однако с бунтовщиками надо для начала хотя бы поговорить – и лучше, если при этом «Porta Coeli» будет в наиболее выгодной позиции. Вдруг случится чудо? Нужно сделать все, чтобы оказаться на пути блуждающих чудес. Как там сказала Барбара? «Удачлив тот, кто знает, что предоставить воле случая». Барбара чересчур высоко его ценит, даже после нескольких лет брака, но в этих ее словах определенно что-то есть.
«Porta Coeli» послушно повернула оверштаг и устремилась на северо-запад в крутой бейдевинд при юго-западном ветре.
– Скоро начнется отлив, сэр Горацио, – заметил Фримен.
– Спасибо.
Еще одно условие в завтрашней задачке, которая до сих пор еще не вполне ясна. Война – полная противоположность сферической тригонометрии, подумал про себя Хорнблауэр и тут же улыбнулся этой неуместной мысли. Часто к военной задаче приступаешь, не зная точно, к чему хочешь прийти и даже какими средствами. Здесь все приблизительно, на глазок, угадаешь – не угадаешь. Даже если забыть о других мрачных ее сторонах, война – плохое занятие для человека, привыкшего полагаться на логику. А может, он просто чересчур высокого о себе мнения, и другой офицер – Кокрейн, скажем, или Лидьярд – сейчас уже точно знал бы, как поступит с бунтовщиками, и действовал бы по безотказному плану.
Резко пробили четыре склянки; бриг шел этим галсом уже полчаса.
– Будьте любезны сменить галс, мистер Фримен. Я не хочу слишком далеко уходить от берега.
– Есть, сэр.
Если бы не война, ни один вменяемый капитан не стал бы приближаться в темноте к мелководью, особенно когда он не вполне уверен в своей позиции. Их оценка выстроена на череде догадок: как далеко бриг снесло ветром за время дрейфа, как действовали на него приливы и отливы, как замеры глубины соотносятся с отметками на картах.
– Как по-вашему, сэр, что сделают бунтовщики, когда нас увидят? – спросил Фримен.
Хорнблауэр сам дал повод для такой бесцеремонности, когда объяснил, зачем хочет сменить галс. Вопрос раздосадовал его – главным образом потому, что он сам не знал ответа.
– Бесполезно задавать вопросы, на которые время ответит само, мистер Фримен, – резко произнес он.
– Однако так приятно поразмышлять, сэр Горацио, – заметил Фримен настолько невозмутимо, что Хорнблауэр в темноте вытаращил на него глаза. Буш, одерни его Хорнблауэр в таком тоне, обиженно замкнулся бы в скорлупе.
– Можете предаваться размышлениям, мистер Фримен, коли вам так угодно. У меня такого намерения нет.
– Спасибо, сэр Горацио.
Уж не скользнула ли во внешне почтительном ответе легкая нотка иронии? Неужто Фримен тайком посмеивается над старшим по званию? Если так, он играет с огнем. Малейший намек на недовольство в рапорте, который Хорнблауэр представит адмиралтейству, – и Фримен останется на суше до конца дней. Однако Хорнблауэр прекрасно знал, что не сделает такой подлости – не загубит будущность толкового офицера из-за того, что тот недостаточно раболепен.
– Быстро мелеет, сэр, – внезапно произнес Фримен (и он, и Хорнблауэр подсознательно прислушивались к выкрикам лотового). – Я хотел бы сменить галс.
– Да, разумеется, мистер Фримен, – сухо ответил Хорнблауэр.
Они огибали мыс Эв, северную оконечность эстуария Сены, сразу за которой лежит Гавр. Был крошечный шанс, что на рассвете они окажутся под ветром от «Молнии», между нею и Францией, что «Porta Coeli» отрежет мятежникам путь к бегству. А ночь близилась к концу; небо уже заметно посветлело.
– У вас надежный впередсмотрящий на мачте, мистер Фримен?
– Да, сэр Горацио.
Надо сказать матросам, что им предстоит, даже если в итоге известие о мятеже станет всеобщим достоянием. В обычных обстоятельствах разумный офицер не произнесет при своих людях слово «бунт», как укротитель не станет напоминать львам, что они сильнее человека. И обычно нет надобности вводить команду в курс дела: за двадцать лет войны британские моряки навидались всякого, они будут стрелять во французов, американцев или голландцев, не особо задумываясь о том, на чьей стороне правда. Однако, если им без предупреждения прикажут обстрелять британское судно, в точности такой же бриг, возможно все еще под вымпелом Белой эскадры, матросы растеряются и замешкаются.
Уже почти рассвело.
– Будьте добры, мистер Фримен, прикажите свистать всех наверх. Я обращусь к команде.
Заиграли дудки; сонные подвахтенные высыпали из люков. Бедолаги недобрали час сна из-за того, что солнце встает не точно по расписанию вахт. Хорнблауэр огляделся, ища место повыше: на гладкопалубной «Porta Coeli» не было высоких шканцев, чтобы обратиться с них к собравшимся матросам. Придерживаясь рукой за бакштаг, он вспрыгнул на наветренный фальшборт.
– Матросы! Хотите ли вы знать, зачем вас сюда отправили?
Если они и хотели, это никак не отразилось на сонных лицах незавтракавших людей.
– Хотите ли вы знать, зачем с вами отправили меня?
О да! Наверняка они ломали голову и строили догадки, чего ради коммодора – и не просто коммодора, а легендарного Хорнблауэра – отправили в море на восемнадцатипушечном бриге. Лестно было видеть, как они оживились, как вскинули головы, – хотя Хорнблауэр и проклинал судьбу, вынуждающую его прибегать к риторическим уловкам, а уж тем более – апеллировать к своей славе.
– Совершено ужасное преступление, – продолжал он. – Британские моряки покрыли себя позором. Они взбунтовались перед лицом неприятеля.
Не было никаких сомнений, что Хорнблауэр завладел вниманием