Читать интересную книгу Угрозы России. Точка невозврата - Сергей Кара-Мурза

В Послании Президента РФ Федеральному Собранию 2004 г. В.В. Путин говорит: «С начала 90-х годов Россия в своем развитии прошла условно несколько этапов. Первый этап был связан с демонтажем прежней экономической системы… Второй этап был временем расчистки завалов, образовавшихся от разрушения «старого здания»… Напомню, за время длительного экономического кризиса Россия потеряла почти половину своего экономического потенциала».

А ведь реформа 90-х годов представлялась обществу как модернизация отечественной экономики – а оказывается, что это был ее демонтаж, причем грубый, в виде разрушения «старого здания». На это согласия общества не спрашивали, а разумные граждане никогда бы не дали такого согласия. Ни в одном документе не было сказано, что готовился демонтаж экономической системы России. Власть следовала тайному плану. В любом государстве уничтожение «половины экономического потенциала» страны было бы квалифицировано как измена Родине или вражеская диверсия в беспрецедентно крупном размере.

С самого начала перестройки все будущие изменения подавались людям как «улучшения», не меняющие основ жизненного уклада. Лишь из специальных работ можно было понять масштаб начинавшейся ломки.

Обман и умолчание, поначалу облегчая политикам задачу, затем ведет к издержкам в виде утраты легитимности власти и ее действий, массовой аномией («безнормностью») и преступностью. Раскол между обществом и государством не закрывается, а углубляется, подпитываясь коллективной памятью.

Вторая особенность доктрины реформ – игнорирование реальных свойств и специфики реформируемого объекта , то есть, России конца XX века. Старое утверждение гласит, что «искусство управлять является разумным при условии, что оно соблюдает природу того, что управляется». Эта мысль считается настолько очевидным, что М. Фуко называет ее пошлостью. Но верховные правители СССР и России, начиная с Горбачева, принципиально не признавали этого условия. Они открыто провозгласили, что будут управлять государством и обществом России вопреки их природе, ломая и переделывая их устои. Они даже бравировали тем, что эту природу не знают и презирают.

Главная идея реформы сводилась к переносу в Россию англосаксонской модели экономики. Эта идея выводилась из примитивного мифа, согласно которому Запад выражает некий универсальный закон развития человечества в его чистом виде. В наше время эту установку уже надо считать мракобесием.

Изучение контактов культур привело к выводу, что копирование невозможно, оно ведет к подавлению и разрушению культуры-реципиента, которая пытается «перенять» чужой образец.

При освоении достижений иных культур необходим синтез, создание новой структуры, выращенной на собственной культурной почве. Так, например, была выращена в России наука, родившаяся в Западной Европе.

Реформаторы приняли к исполнению программу МВФ, которая была разработана, чтобы вышибать долги из слаборазвитых стран. Было хорошо известно, что эта жесткая программа разрушала национальные экономики. Пытаться с ее помощью построить в России рыночную экономику было неразумно (если только эта программа не служила ширмой для других целей). Один из патриархов философии либерализма Дж. Грей писал о программе МВФ: «Она утопична в своем игнорировании или отрицании той истины, что рыночные институты стабильны тогда и только тогда, когда они укоренены в совокупности культурных форм, ограничивающих и наполняющих смыслом их деятельность» [152, с. 203] [80] .

Никаких шансов на успех реформа, основанная на имитации, не имела. Народное хозяйство и жизнеустройство любой страны – это большая система, которая складывается исторически и не может быть переделана исходя из доктринальных соображений. Выбор за образец для построения нового общества России именно США – страны, созданной в иных природных условиях и на совершенно иной, нежели в России, культурной матрице, разумных (и гласных) объяснений не имеет.

Дж. Грей пишет: «Значение американского примера для обществ, имеющих более глубокие исторические и культурные корни, фактически сводится к предупреждению о том, чего им следует опасаться ; это не идеал, к которому они должны стремиться. Ибо принятие американской модели экономической политики непременно повлечет для них куда более тяжелые культурные потери при весьма небольших, чисто теоретических или абсолютно иллюзорных экономических достижениях» [152, с. 192].

То, что писал Дж. Грей в годы перестройки, не было никаким секретом для советских обществоведов. Эта проблема была предметом интенсивных дебатов в общественной мысли России начала XX века, когда в жесткой борьбе сравнивались альтернативные проекты модернизации страны. Идея повторить в конце XX века неудавшуюся программу российских либералов начала века казалась не просто странной, но и страшной. Она и сегодня кажется безумной (правдоподобнее – диверсией). 90-е годы, грубо говоря, лишили Россию шанса построить мягкий капитализм социал-демократического толка. «Дикий капитализм» – это историческая ловушка, и эволюционного выхода из нее пока не видно.

Так или иначе, предупреждения о рисках, которые таит в себе программа МВФ, были сделаны, угрозы осмыслены, но программа была принята и угрозы реализовались – Россия потеряла половину экономического потенциала. Это уже история, надо зафиксировать в памяти, чтобы не толочь воду в ступе.

После ухода Ельцина язык власти стал более мягким и оппортунистическим, но и внутренне противоречивым. В программной статье В.В. Путина «Россия», опубликованной 31 декабря 1999 г., были сделаны два главных утверждения:

– «Мы вышли на магистральный путь, которым идет все человечество… Альтернативы ему нет».

– «Каждая страна, в том числе и Россия, должна искать свой путь обновления» [194].

Эти мысли взаимно исключают друг друга! К тому же первое утверждение неверно фактически – «третий мир», то есть 80 % человечества, в принципе не может повторить путь Запада. Все человечество никак не может идти одним и тем же «магистральным путем», эта универсалистская утопия Просвещения была исчерпана уже в XIX веке.

Принятие для России правил «рыночной экономики» означает включение либо в ядро мировой капиталистической системы (метрополию), либо в периферию, в число «придатков». Никакой «независимой рыночной России», не входящей ни в одну из этих подсистем, быть не может. Это стало ясно уже в начале XX века, когда была достаточно хорошо изучена система мирового капитализма, построенного как неразрывно связанные «центр-периферия». Перспектива стать частью периферии западного капитализма и толкнула Россию к советской революции как последнему шансу выскочить из этой ловушки.

Когда набрала обороты реформа в России, один из ведущих исследователей глобальной экономики И. Валлерстайн писал специально для российского журнала: «Капитализм только и возможен как надгосударственная система, в которой существует более плотное «ядро» и обращающиеся вокруг него периферии и полупериферии» [195].

Вопрос был вполне ясен, и господствующее меньшинство, представлявшее союз очень разных социальных групп России, сделало в конце 80-х годов сознательный исторический выбор. Было решено не реформировать, а демонтировать то народное хозяйство, которое сложилось в России и обеспечивало ей политическую и экономическую независимость, и стать частью периферии мировой капиталистической системы. Этот утопический проект и привел к глубокому кризису, который стал для России исторической ловушкой.

Но даже и такой выбор можно было осуществлять более или менее радикально, с большими или меньшими травмами. Как мы помним, был выбран самый радикальный вариант – шоковой терапиии.

ПРИВАТИЗАЦИЯ

В 1992–1993 гг. была проведена массовая приватизации промышленных предприятий России. До этого они находились в общенародной собственности, распорядителем которой было государство.

Эта приватизация является самой крупной в истории человечества акцией по экспроприации – насильственному изъятию собственности у одного социального субъекта и передаче ее другому. При этом общественного диалога не было, власть не спрашивала согласия собственника на приватизацию.

По своим масштабам и последствиям эта приватизация не идет ни в какое сравнение с другой известной нам экспроприацией – национализацией промышленности в 1918 г. Тогда большая часть промышленного капитала в России (в ряде главных отраслей весь капитал) принадлежала иностранным фирмам. Много крупнейших заводов и раньше были казенными. Поэтому национализация непосредственно коснулась очень небольшой части буржуазии, которая к тому же была в России очень немногочисленной. Национализация в 1918 г. началась как « стихийная », снизу. Она была глубинным движением, своими корнями оно уходило в «общинный крестьянский коммунизм» и было тесно связано с движением за национализацию земли [81] .