Прошло несколько мгновений, прежде чем она узнала музыку. Это была старинная ирландская песня, и слова больно терзали ее своей остротой, наполняя сознание неотвязчивым припевом: «Увы, любовь моя, вы терзаете меня, бросая так жестоко».
Эриенн поднялась с постели и быстро надела халат. Она не помнила, чтобы в доме где-нибудь был клавесин, однако оставалось еще так много нежилых комнат, а ей пока не удалось приоткрыть все завесы, за которыми скрывались сокровища.
Идя на звук неистовых аккордов, она оказалась в том крыле, которое еще не было оборудовано для жилья. Оказавшись в коридоре, она пошла на мягкий свет, выбивавшийся из-за полуприкрытой двери, и осторожно открыла ее настежь. На небольшом столе посреди комнаты стоял высокий канделябр, желтоватые обрубки свечей которого бросали вокруг свет, привлекший Эриенн. Мурашки вновь побежали по ее затылку. Мебель была покрыта тяжелыми пыльными чехлами, за исключением одного предмета в противоположной стороне комнаты, материя с которого была отброшена. За клавишами угадывался силуэт человека, сидевшего вполоборота к Эриенн, вид головы и плечей которого пощадили тени. Кожаный шлем и черные перчатки валялись на крышке клавесина, и Эриенн смогла рассмотреть чудовищно спутанные волосы, которые, вероятно, росли клоками между шрамами. Человек буквально бросался на инструмент и, казалось, вырывал из него звуки, изливая свое отчаяние на весь мир и, как опасалась Эриенн, на нее в частности.
Как будто по собственной воле ноги понесли Эриенн вперед, она пошла медленно, спотыкаясь, и тут внезапно музыка стихла, замерев на диссонансе, а голова мужчины дернулась. Эриенн показалось, что она увидела в его глазах полубезумную, дикую вспышку.
— Лорд Сэкстон? — затаив дыхание, вопросительно прошептала Эриенн.
— Отойдите! — хрипло и резко скомандовал он. — Не подходите ближе, иначе вы потеряете рассудок, сударыня.
Эриенн замерла, так как его тон не допускал возражений, и тут только до нее дошло, что она оставила свои туфли наверху. Каменный пол под ее стопами был холоден, и по ее телу пробиралась дрожь.
Лорд Сэкстон схватил перчатки и, натянув их, спрятал свои руки, затем схватил кожаный шлем и натянул его, поднял прилегающий к шее воротник прямо поверх шнуровки, которой крепилась маска. Широко обхватив руками крышку клавесина, он спросил:
— Вы играете?
Эриенн рассмеялась:
— Когда-то играла, милорд, но лишь несколько пьес, разумеется, далеко не так эмоционально, как удается вам.
С тяжелым вздохом он нетерпеливо махнул рукою:
— У меня лучше не получается.
— В вас слишком много ярости, — тихо произнесла Эриенн.
Лорд Сэкстон фыркнул:
— Помимо того, что вы красавица, вы еще и провидец, который насквозь пронзает меня своим взором.
Впервые Эриенн показалось, что она немножко способна понять его.
— Нет, милорд, но я познала печаль, гнев и ненависть и видела их в людях, окружавших меня. Поистине… Стюарт, — в его присутствии это имя произнести было нелегко, — я так мало знала иного в последние два года. Только мать дарила мне свою любовь, а она умерла уже много месяцев назад. Хотя вы носите маску, я могу видеть многие ваши чувства… и они пугают меня.
— Напрасно. Я не хочу делать вам больно.
Эриенн опустила глаза и чуть отвернулась, посмотрев во тьму.
— Как бы ни было обезображено ваше тело, я понимаю, что ваша душа страдает много сильнее, и поэтому мне жаль вас.
Он иронично хмыкнул:
— Прошу вас оставить свою жалость для той души, которая больше заслуживает этого, мадам. Меньше всего мне хотелось бы вашей жалости.
— Сэкстон…
— И я просил бы быть осторожнее, обращаясь ко мне, мадам. Обращение ко мне по фамилии на людях может привести к вашему преждевременному вдовству.
— Я буду осторожна, милорд.
Она прошла вперед, с любопытством осматривая комнату.
— Здесь будет концертмейстерская?
— Здесь был кабинет моего отца. Он превозносил музыкальный талант своей жены.
— Вы как будто неплохо знаете этот дом.
— Отчего вы сказали это, любовь моя?
— Я бродила по нему несколько дней, — тихо ответила Эриенн, — но нигде не нашла клавесина.
— Я обычный человек в зверском обличье. Пока вы предаетесь сну на своих подушках, мадам, меня преследуют видения той, кому принадлежит мое сердце, и я в мучениях брожу по дому. Я рад всему, что может отвлечь меня.
— Я ни в чем не завидую вам, Стюарт, — мягко произнесла Эриенн.
Лорд Сэкстон поднялся и подошел к ней близко.
— Мадам, вам пришлось бы скрыться в своих покоях, трепеща от ужаса, если бы вы испытали полный напор тех чувств, которые мне сейчас приходится сдерживать.
Он медленно поднял руку, и Эриенн сдержалась, чтобы не броситься бежать, когда он прикоснулся к ее груди. От его прикосновения Эриенн задрожала всем телом, и ей пришлось призвать на помощь всю свою решимость, чтобы стоять не шевелясь, пока он ласкал пальцем мягкую оконечность ее груди. Затем его рука скользнула к ее талии, как бы желая обнять ее, и Эриенн вырвалась, ускользнула из его объятий и во внезапно охватившей ее панике полетела через весь дом, не останавливаясь ни на секунду, пока не оказалась снова в своих покоях. Ловя воздух ртом, со слабыми трясущимися коленками, она прижалась спиною к тяжелой двери, которая пусть и не на щеколде, но пока защищала ее, а далеко снизу донеслось глухое эхо скрипучего, издевательского смеха.
Глава четырнадцатая
Ночь была холодной и ясной. Во всем своем великолепии мерцали звезды. В морозном воздухе небольшой снежный покров скрипел под ногами, и чтобы пробраться этой ночью бесшумно, нужно было ступать очень осторожно.
В маленькой долине над вспучившимся моховым болотом был разбит основательного вида лагерь. Горели фонари, и штук десять палаток для дополнительного тепла были покрыты сверху соломой и прелыми листьями. Низенькая пещерка на дальнем краю долины была заставлена бочонками с порохом, деревянными ящиками и прочими предметами. Возле пещерки в разгороженных веревками стойлах стояло более дюжины лошадей. В центре лагеря вокруг костра сидели, скорчившись на бревнах, тепло одетые мужчины.
— Бедный старина Тимми, — вздохнул один. — Достал-таки его ночной всадник. Сначала проткнул ему брюхо, а затем перерезал глотку.
— Да, — согласился второй, кивнув головой, прежде чем отпить эля из небольшой глиняной чашки. — Попробуй тут быть спокойным, когда это злобное дьявольское отродье шарит где-то поблизости. Старая вдовушка рассказывала, что видела ночного всадника всего лишь в двух или трех милях отсюда.