одна, и бег среди тысяч разъярённых воинов не мог её спасти. Девушка остановилась. Тут же нечто с невероятной силой нанесло ей удар. Словно невесомая, она отлетела в сторону и упала на распластанную мёртвую крылатую тварь. От удара всё перед глазами Денизьям поплыло и стало размытым. Медленно, стараясь остаться незамеченной, девушка поползла вниз по кожистому телу птицы и вдруг услышала над собой свистящее шипение. Денизьям подняла голову. Из туманной поволоки, свесившись на длинной изогнутой шее, на неё глядела большая змеиная морда. Девушка испуганно взвизгнула и, предчувствуя удар, увернулась в сторону. В тот же миг зубы гада, изливая яд, впились в мёртвую птицу. Змееголовый ящер промахнулся, а Денизьям скатилась на землю и отползла в сторону. Нащупав за поясом кинжал, она выхватила его и, взмахнув им перед собой, с визгом вскочила на ноги. Шипящий монстр был прямо перед ней. Он не спускал с девушки глаз, медленно раскачивал головой из стороны в сторону и еле заметно подступал ближе. Его наездник, седовласый гауйи, неподвижно лежал на широкой спине гада, безвольно свесив руки вниз. Он был мёртв, но так и остался вместе с ящером, закреплённый ногами в стременах. Задыхаясь от ужаса и пятясь назад, Денизьям всё размахивала кинжалом, ожидая неминуемого нападения. И оно произошло так быстро, что девушка не успела даже крикнуть. Змееголовый ящер качнул головой и выбросил её вперёд. Мгновение и ядовитые зубы сомкнулись бы в теле Денизьям, но тяжёлый удар меча остановил атаку гада. Его голова упала отсеченной и змееголовый монстр и его наездник остались лежать на земле среди тысяч таких же мертвецов.
Спасителем девушки оказался Намвана. Ничего не говоря, он подхватил её и, перебросив через плечо, стремительно побежал к сражающемуся недалеко позади Багарасу. Пангосса бился с вагом и уже был ранен. Его левая рука, рассеченная в предплечье, истекала кровью. Намвана подошёл к вагу со спины. Первый взмах его меча поразил ноги великана, заставив его упасть на колени. На втором взмахе Намвана вонзил свой меч ему в грудь и, навалившись всем весом, вогнал его в вага по самую рукоять.
– Мы не должны быть здесь, Арас,– сказал он ящеру,– Уходим.
Пангосса кивнул, и они оба побежали через толпу, отбиваясь от препятствующих им случайных атак. Неожиданно, Багарас остановился и крикнул:
– Он здесь!
В нескольких шагах от пангосса, вновь и вновь исступленно втыкая клинок в лежащего на земле уже мёртвого сорианца, был Горен. Измазанный кровью юноша сотрясался всем телом и дышал так часто, словно ему не хватало воздуха. Ящер остановил его руку и попытался поднять на ноги, но вурмек неистово завопил и бросился на него с кулаками. Широко распахнутые глаза Горена казались безумными, а в его взгляде сверкали ярость и страх. Схватив юношу за руки, Багарас с силой прижал его к своей груди, и они с Намваной вновь побежали.
– Это я, это я,– раз за разом повторял ящер вырывающемуся вурмеку и тот, слыша его, становился всё спокойнее и вскоре прекратил сопротивление.
Битва продолжала звенеть мечами и кричать тысячами людских и звериных голосов. Уже никто из тех живых, которые всё ещё сражались в ней, больше не принадлежал себе. Полностью подчинив воинов своей власти, она вершила их руками свою страшную волю, а потом бросала их на мечи. Один за другим участники сражения гибли, устилая землю своими телами. И другие бились рядом с ними и тоже были убиты. Так, сплетённое из двух враждебных друг другу армий, рокочущее звуками боя, уродливое чудовище медленно погибало. Зарождённое, чтобы принести смерть, уничтожая само себя, растерзанное, оно расплылось по пустоши бесформенным пятном. Передвижные орудия громили его стройные ряды; колонны его сталкивались и разрушались; оно горело, дымясь черными клубами, и источало запахи смолы и сожженной плоти. Его едкий дым, разносимый ветром, как наполненный сажей густой туман, стелился по Вольной Пустоши, и, окутывая, повисал над землёй непроглядной завесой. В ней, сокрытые от преследования бежали четверо случайных воинов. Оказавшиеся таковыми не по собственной воле, спасаясь от неминуемой смерти, они вырвались из сражения и, не переводя дыхания, спешили скорее покинуть это страшное место.
У леса Рулио они остановились. Горен рассказал о данном Таиллом наставлении без промедлений двигаться на юго-восток. Он и теперь не раскрыл всей правды, сказав лишь, что ему и Денизьям угрожает преследование, однако ящеру хватило и этого, чтобы решить сопровождать их. Путь в пустыню Коами был очень далёким, и выдвигаться нужно было немедленно. Чтобы не терять времени, Багарас должен был отправить девушку и вурмека одних, а сам вместе с Намваной возвратиться в Стенаттен за оставленными там лошадьми и вещами. Но вопреки настойчивым уговорам и, несмотря на ранение, пангосса отказался оставлять Денизьям и Горена одних, сославшись на знание этих мест и пообещав Намване быть осторожным. Ящер и монстр договорились встретиться в подгорном поселении, в доме хорошо им знакомого местного плотника. Затем они попрощались, и Намвана углубился в лес к тайному входу на Тропу Червей. Медлить было нельзя. Денизьям наскоро перевязала рану ящеру, и все трое пошли в указанном Таиллом направлении. Чтобы пройти вдали от боя, им пришлось пересечь Рулио, а выйдя из него, сделать значительную петлю на подходе к горам юго-востока. Всё это время они видели огни бушующего вдали сражения, слышали его грохот, но к счастью, сами так и остались никем не замеченными.
Спустились сумерки, и постепенно трое чужеземцев, идущих по Вольной Пустоши, слились с темнотой. Доверившись Багарасу, они шли почти на ощупь, не зажигали огней и не разговаривали. Позади них, уже совсем далеко, на горизонте мерцала тонкая красная линия. Это горел лагерь армии Каврия. Сорианцам удалось выполнить задуманное царицей и теперь, каким бы ни оказался исход сражения для войска Таилла, восстановить силы его воинам было негде.
Денизьям и Горен уже не смотрели назад. Чтобы увидеть ужас битвы, им не нужно было обращать к ней лиц, ведь то, что предстало их глазам на поле сражения, до сих пор было с ними. Глядя в темноту, вурмек всё ещё видел занесённый над ним меч и свою руку, вязко вдавливающую клинок в живот сорианца. Он снова слышал его ругань и хрипы, чувствовал запах его пота и тепло крови на своих руках. Картина убийства всплывала в мыслях юноши, заставляя его ощущать страх и отвращение к себе. Больше не было беспечного вурмека из вечнозелёного леса, воспитанного по законам добродетели и свято почитающего жизнь, как высшее право. Убив сорианца, он убил и себя. Невозможность исправить свершившееся, забыть его или принять, была как яд. Она