Дрожащими руками я натянула джинсы, не озаботившись поисками того, что осталось от моего белья. Джером все еще корчился от боли на полу, изрыгая из себя проклятия вперемешку с угрозами, и я понимала, что медлить не стоит. Нужно было как можно быстрее убираться отсюда, пока у меня еще был на это шанс. Мои когти и клыки снова исчезли, как если бы их и не было, и не видь я последствия их появления своими глазами, решила бы, что мне и вовсе почудилось. Метнувшись к лифту, я несколько раз нажала на кнопку, но ничего не произошло.
— Я давно отключил его, сука, — услышала я хрип за своей спиной. — Чтобы ты не сбежала, если передумаешь. Глупая безмозглая шлюха, ты сама себе подписала смертный приговор.
Обернувшись, я увидела, как Джером медленно поднимается на ноги. Кровь пропитала верхнюю часть его спортивного костюма, порванную моими когтями, но он не выглядел побежденным — скорее, разъяренным до крайности. Поняв, что мне не сбежать так просто, я, повинуясь интуитивному порыву, бросилась в сторону небольшой кухни в дальней части пентхауса. Чудом не навернулась по дороге, запнувшись о ступеньку, ведущую к ней, и на пару секунд впечатавшись ладонями в пол, но потом вновь оказалась на ногах. И когда Джером, прихрамывая и продолжая угрожать мне и материться на все лады, приблизился, я уже сжимала в скользкой от его крови ладони большой кухонный нож.
То, что произошло в квартире Гарриса, больше не повторится. Я больше не буду тихой послушной жертвой, обмирающей от ужаса и позволяющей делать с ней все, что угодно. Я дам отпор — сама, без Йона, без чьей-либо помощи и протекции, ни на кого не рассчитывая и не ожидая помощи даже от судьбы. Впервые в жизни я была к этому готова.
Тогда, в проулке возле клуба Кэсс, после того, как мой альфа убил тех двоих уродов, что причинили боль нашему Медвежонку, он сказал, что пришло их время нас бояться. Тогда я не поняла смысл этих слов в полной мере, потому что не чувствовала силу в себе — только в мужчине, который был рядом и обещал меня защищать. Может, поэтому, именно поэтому, когда он оттолкнул меня и это чувство защищенности исчезло, я просто не смогла этого вынести. Ведь он всегда был рядом — с тех самых пор, как моя жизнь в принципе превратилась в бесконечные американские горки. Когда больше не было ничего и никого, я всегда надеялась именно на него. И вот, когда надеяться стало не на кого, это настолько меня напугало, что я вслепую бросилась к первому попавшемуся мужчине, которому якобы было не плевать.
Теперь я точно знала, чей голос разговаривал со мной все это время. Это была не Джен, хотя интонации и некоторые выражения были точно ее. Нет, этот голос принадлежал совсем другой женщине — мне самой. Той Хане Росс, что устала бояться, прятаться за чужими спинами и надеяться, что ее обязательно кто-нибудь спасет. Судьба, предназначенный возлюбленный, друзья или просто удачное стечение обстоятельств. Мне так нужно было знать, что меня кто-то защищает и что у всего есть смысл, потому что иначе мне было слишком страшно. У меня никак не получалось принять жизнь как в ее хаотичности и непоследовательности, так и в ее предопределенной закономерности, которая была мне неизвестна, а значит не подчинялась моему контролю. Я боялась, что Йон меня бросит из-за моего прошлого, боялась, что Медвежонку важнее его новое положение, чем наша дружба, боялась, что Церковь, бандиты или полиция все-таки придут за мной, и, Зверь его дери, в последнем случае у меня были все причины бояться.
Но я устала. Устала вечно оправдывать других, нивелируя собственные чувства. Устала прятаться, убегать, постоянно ходить по краю и зажмуриваться всякий раз, как из-под кровати лезли монстры. Уже неважно, почему я все еще была жива — случайность это или судьба. Неважно, был ли у Вселенной какой-то план или его не было, ведь итог был всегда один и тот же. Пришло время перестать полагаться на свое якобы существующее предназначение — и в равной мере пришло время перестать бояться того, что никакого предназначения нет и меня просто убьют ни за что. Пусть убивают, но я буду сражаться до последнего и больше ни за что не сдамся.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Только попробуй меня тронуть, урод, — выдохнула я сквозь стиснутые зубы. — Подойди ближе, и я покромсаю тебя на британский флаг.
Ярость уже ударила ему в голову, и я знала, чем это чревато. Огромный и без того невероятно сильный, альфа вот-вот должен был перейти в форму частичной трансформации и стать еще опаснее. Он рванул ко мне, пригибаясь к полу, но все еще двигаясь неловко и дергано, словно боль сковывала его движения. Я отступила назад так, чтобы между нами оказалась привинченная к полу кухонная стойка, за которой они с Кэсс, вероятно, смаковали утренние смузи. Образ омеги в белом и вопрос о ее текущем местоположении вспыхнул и погас в моем сознании, не успев толком оформиться, а потом Джером прыгнул на меня прямо через стойку.
Мы повалились на пол, и я ощутила, как нож, что я все еще крепко сжимала в руке, глубоко вошел в его плечо — на этот раз другое, не то, которое уже потрепали мои зубы. Альфа взревел, дернулся, из-за чего рукоятка выскользнула из моей ладони, а потом, подмяв меня под себя, сжал руки на моем горле. Из-за ранений пальцы плохо его слушались, и в первую секунду мне казалось, что у него не хватит сил меня задушить, но потом, когда он навалился сверху всем весом, эта иллюзия пропала. Его руки были длиннее моих, из-за чего я не могла дотянуться до его лица или раненой груди, и все, что мне оставалось, это впиться ногтями в его волосатые предплечья. Я хотела выпустить когти, но больше не могла этого сделать, потому что не понимала, даже как мне это удалось в прошлый раз. Свет вокруг потускнел, поле зрения сузилось до крохотного туннеля, в конце которого я видела только его искаженное яростью лицо, и мне вдруг стало немного досадно, что это последнее, что я увижу в своей жизни.
Жаль, я не успела в последний раз сказать Йону, как сильно люблю его и как благодарна за то, что он был в моей жизни. Потому что он действительно был лучшим, и нам не хватило совсем немного времени, чтобы сломать последние преграды к настоящей и глубокой душевной близости. Как… жаль, что все закончится вот так. Постепенно вокруг стало совсем темно, и я приготовилась к тому, что это действительно конец.
А потом сквозь словно бы забившую мои уши вату внезапно пробился оглушительно громкий звук выстрела, а следом за ним звук, который сложно было с чем-то спутать, потому что мне уже довелось слышать, как ломаются кости в живом теле.
Давление на мою шею исчезло, и я с напугавшим меня саму сиплым звуком хлебнула воздуха, который вдруг показался мне самым ароматным, свежим и вкусным на свете. Зайдясь в удушающем приступе кашля, который царапал горло изнутри словно наждачная бумага, я сквозь выступившие на глазах слезы увидела стоявшую в нескольких шагах от нас Кэсс, которая медленно опускала руку со всем еще дымящимся пистолетом. А посмотрев вправо, куда с меня свалился Джером, я обнаружила Йона, все еще державшего в когтистых лапах его вывернутую под неестественным углом голову.
— Я сто раз его просила не разводить грязь у нас в квартире, — холодно произнесла омега, кладя пистолет на стол. — Эта скотина совершенно необучаемая.
— Как… что… — Слова отказывались выходить из моего горла, они больше походили на свист.
— Я впустила его. — Она кивнула на моего альфу. — Он пришел вскоре после тебя, и мне пришлось приехать сюда с работы, чтобы разобраться с тем скандалом, что он устроил внизу.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Йон…
Я понятия не имела, о чем он мог подумать и что себе навоображать, учитывая, как тут пахло и тот факт, что мое рваное белье валялось где-то под диваном. Но сейчас у меня не было сил оправдываться — пусть делает и думает, что хочет. И если даже начнет обвинять меня во всех грехах, я не собираюсь…
Я не закончила мысль, потому в следующую секунду внезапно оказалась у него на руках. Альфа поднял меня с пола и, бережно прижимая к груди, перенес на кровать в другой части пентхауса. Сев поверх отливающего бледным золотом покрывала, он прижал меня к себе, и я услышала его тихий шепот: