Читать интересную книгу Петербургская Коломна - Георгий Зуев

В февральские дни 1917 года группы матросов «Авроры» и бывшей царской яхты «Штандарт» принимали участие в подавлении сопротивления полиции Коломны. Разгрому подверглись полицейские участки и тюрьмы. Начались массовые убийства офицеров.

Жертвами Февральской революции стали верные своему долгу морские офицеры, первыми вошедшие в синодик уничтоженных «великим и бескровным» переворотом. В основной своей массе это были люди, честно служившие Родине и храбро воевавшие с врагом – герои Порт-Артура и Цусимы. Для них, покрытых шрамами флотоводцев и для еще не понюхавших пороху недавних гардемаринов, февраль 1917 года стал путем на голгофу.

28 февраля в Кронштадте матросы убили адмирала Р.Н. Вирена – военного губернатора крепости. В русско-японскую войну, командуя крейсером «Баян», он выдержал бой с шестью крейсерами японцев и вывез через кольцо морской блокады все боевые знамена Порт-Артура. Вместе с ним расстреляны начальник штаба порта контр-адмирал А.Г. Бутаков, начальник школы юнг генерал-майор К.И. Степанов, комендант Кронштадтской крепости вице-адмирал А.П. Курош и другие морские офицеры.

В Гельсингфорсе матросами подло убиты командующий флотом Балтийского моря вице-адмирал А.И. Непенин и начальник 2-й бригады линейных кораблей А.К. Небольсин.

А.И. Непенин считался достаточно авторитетным и популярным в матросских массах. В своем приказе № 302 от

4 марта 1917 года он писал: «Приветствуя и всецело поддерживая новый строй Свободной России, я предлагаю всем гг. офицерам во имя блага нашей великой Родины, сохраняя дальнейшее полное спокойствие, вступить в открытую и тесную связь с подчиненными им командами, ибо только при обоюдном доверии и связи мы можем сохранить наш флот сплоченным и сильным на глазах врага – немца… Считаю абсолютно недопустимым пролитие драгоценной русской крови. От имени нового правительства Великой и Свободной России еще раз призываю офицеров к спокойствию и единению с командой и категорически запрещаю пролитие крови, ибо жизнь каждого офицера, матроса и солдата особенно нужна России для победоносной войны с внешним врагом».

Начальник воздушной дивизии Балтийского флота Б.П. Дудоров 10 марта 1917 года писал командующему Черноморским флотом адмиралу А.В. Колчаку: «Глубокоуважаемый Александр Васильевич. Спешу исполнить Вашу просьбу, сообщить подробности печального и гнусного дела убийства незабвенного Адриана Ивановича с Тирбахом (лейтенант П.И. Тирбах – флаг-офицер командующего флотом. – Авт.).

Адриана Ивановича с Тирбахом повели через ворота порта. Здесь шедшие впереди расступились – сзади раздались два выстрела, и А. И. упал. В упавшего было произведено еще 4 выстрела, затем тело было поднято на штыки и приперто к скалам. Свершилось! Германский флот без боя, без своего участия, одержал в этот день, в эту минуту огромную победу. А безумные дикари топтали ногами тело убитого, кто всю жизнь отдал России и Флоту, кто первый поднял среди них знамя революции во имя спасения ее от грозного врага, кто был нашей надеждой!»

С кораблей, стоявших на рейде Гельсингфорса, матросы вели буквальный отстрел командиров боевых судов и морских офицеров, пытавшихся спастись бегством по заснеженному льду залива в районе финской столицы. Всего на Балтийском флоте в дни Февральской революции расстреляно 120 морских офицеров и арестовано более 600 человек.

В Петрограде развернулись уличные бои. Горели здания. Дом балерины Матильды Кшесинской разгромлен ворвавшимися в него повстанцами. Тем не менее в столице царили небывалый подъем и оживление. Люди, с огромными красными бантами на одежде, со слезами радости на глазах, поздравляли друг друга с праздником свободы и революции. Ее признали все, и все были ей рады. Представители всех родов войск Петроградского гарнизона стройными рядами, под музыку, продефилировали в Таврический дворец во главе с офицерами, приколовшими на кокарды фуражек красные банты и красные нашивки на рукава шинелей. Великий князь Кирилл Владимирович признал Думу и, одетый в форму капитана 1-го ранга, привел в Таврический дворец для присяги Временному правительству Гвардейский экипаж.

Из Царского Села прибыла делегированная гарнизоном группа офицеров и солдат Гвардии, чтобы также заявить о переходе на сторону революции. Во главе депутации шла сотня казаков Свиты Его Императорского Величества. Шествие гвардейских частей замыкал отряд императорской дворцовой полиции и телохранителей царя. Все они – гвардейские офицеры и солдаты – заявили о своей преданности новой власти, о которой в тот период имели весьма смутное представление.

Французский посол в России М. Палеолог писал в своих воспоминаниях: «Во время сообщения об этом позорном эпизоде я думал о честных швейцарцах, которых перебили на ступенях Тюильрийского дворца 10 августа 1792 года. Между тем Людовик XVI не являлся их национальным государем, и, приветствуя его, они не называли его „Царь-батюшка“».

17 марта 1917 года старший лейтенант Императорского флота Н. Нордман восторженно писал в «Морском сборнике»: «Свободная Россия вступила в новый счастливый период своей жизни. Великий русский народ, придавленный тяжестью деспотического правления… сбросив свои путы, может свободно использовать свои творческие силы… Новый порядок вносит коренной переворот. В лице Временного правительства… Россия получила высших руководителей, на которых давно уже указывала народная волна как на своих избранников… Нужно, чтобы флот не был чем-то отдельным от народа, а его частью, вооруженной для защиты Отечества со стороны моря. Нужно, чтобы не было офицера, солдата, рабочего и крестьянина, а была бы единая народная семья равных граждан».

Все ликовали, радовались, приветствовали новую эру жизни и искренне поздравляли друг друга со светлым праздником революции.

1 марта Сомов встал рано, переговорил с Бенуа и вышел на улицу. Видел разгромленную «Асторию», сожжение полицейских шинелей, слушал чтение «Известий» миловидной барышней на углу Английского проспекта. В тот же день Константин Андреевич узнал об аресте царя в Малой Вишере и приезде к нему Родзянки с актом отречения. Английское и французское посольства признали новое правительство. Сомов, Анна Андреевна, Бенуа, Рерих, Петров-Водкин пьют вино за победу революции.

4 марта запись в дневнике: «За два дня столько событий. Николай свержен, у нас будет республика! Голова идет кругом. Я так боялся, что останется династия. Видел, как сбивали с вывесок царские гербы… Сегодня утром звонил к Бенуа, советуя ему взять сразу власть в руки в области искусства. Он мне сообщил, что уже что-то зачали Рерих, Гржебин, Петров-Водкин при содействии Горького».

Далее художники должны были пойти на совещание к Максиму Горькому. Пошли пешком, и «революционера» К.А. Сомова хватило только на пять минут. «…пройдя минут пять, отказался идти дальше из-за усталости и некоторой скуки: пошли Гржебин, Петров-Водкин, Маковский, Рерих. Лучше мне не мешаться и жить по-старому, как я жил…».

Путилов был прав. Все вначале радовались Февральской революции, ее горячо приветствовали все сословия. Но вот начались убийства, грабежи, и многие отрезвели. Вначале все, и Сомов в их числе, чувствовали себя наследниками Французской революции, провозгласили свободу, равенство и братство. Все мечтали о демократии, новом правительстве. Временное правительство, созданное Февральской революцией из представителей различных партий, не могло удержать власть. Начиная с марта по октябрь 1917 года оно пережило три кризиса. Менялись его премьеры – от князя Львова до адвоката Керенского.

«Биржевые ведомости» регулярно сообщали о массовых кадровых чистках в ведомствах и департаментах столицы. В марте 1917 года газета писала: «…пусть задумаются над словами министра Керенского, пусть у лиц, служивших старому строю, хватит мужества уйти». И далее: «…произвести безошибочный отбор вчерашних героев. С ними необходимо обойтись, как с врагами. Они должны быть лишены всякого общения с населением. Удалите их, судите их. Изолируйте всеми законными способами, но без мягкотелой сентиментальности. Они не поколеблются покрыть шестую часть земного шара виселицами, если б одолели сейчас». Чрезвычайная Следственная Комиссия при Министерстве юстиции рассматривала дела арестованных лиц, опасных в смысле их возможного участия в контрреволюции.

В Таврический дворец ежедневно без разбора привозили арестованных, но затем, как правило, их освобождали, так как по большей части эти лица не совершали никаких преступлений. В стране поднялась волна эмиграции, о ней газета «Речь» с возмущением писала: «Некрасивая картина массового отъезда из Петрограда. Буржуазные слои, которые молчаливо приняли переворот, но взирают на будущее с тревогой… Дряблые души, лишенные чувства гражданственности, у них нет веры в прочность нового уклада. Они перенесут панику за рубеж, дискредитируют дело свободы в глазах иностранцев. Изменники нашему демократическому строю, они увозят из страны массу денег, подрывают курс рубля».