– Судя по всему, я нравлюсь всем, – резко бросила Софи, но ее шея пошла красными пятнами.
– Да? – со скептической усмешкой протянул Терри. – Разве? А я вот в этом не уверен.
– Гм, – кашлянул Даррил. Он нервно сглотнул, и его кадык заметно дернулся вниз. – Софи, спасибо за то, что сообщила нам о случившемся, а теперь… э… приступим к делу. Итак, у кого какие предложения, идеи? И не забывайте – это передача для семейного просмотра.
* * *
В пятницу вечером приехали ребята. Я встретила их на станции «Чаринг-Кросс». На следующее утро они на метро отправились к Питеру и вернулись только в восемь вечера.
– Как прошел день? – спросила я, промывая листья салата.
– Здорово, – откликнулся Мэтт. – Утром мы ходили в галерею Тейт смотреть современное искусство.
– А после обеда?
Дети молчали.
– Что вы делали после обеда? – повторила я вопрос.
– Да в общем, ничего, – ответил Мэтт.
– Чем-то же вы занимались, – заметила я. – Вас не было целый день.
– Ну, мы пошли выпить чаю. Вот и все. Ничего особенного.
– И где же вы пили чай? – не отставала я. – Ну давайте, выкладывайте.
– Да тут и рассказывать нечего, – пожал плечами Мэтт.
– Ладно, хватит загадки загадывать, – вмешалась Кейти. – Мам, мы были у Энди.
– Вот как, – удрученно пробормотала я. – Понятно.
– Слушай, если Джос часто заходит сюда, не понимаю, почему папа не может ходить к ней.
– Да, наверно, – согласилась я. Но как же мне было больно. Я знала, что Питер бывает у нее. Конечно, бывает. Но мне по-прежнему была отвратительна мысль о том, что у нее бывают и мои дети.
– Мама, ты должна принять все как есть, – проговорила Кейти. – Прошло шесть месяцев с тех пор, как вы с папой расстались.
Я посмотрела на нее и вздохнула. Она была совершенно права. Нужно смотреть правде в глаза.
– Ну и как она живет? – спросила я, проглотив комок в горле.
– Роскошно! – воскликнул Мэтт.
– Ничего удивительного. А где?
– В Нотингхилле.
– Тоже ничего удивительного.
– У нее пять спален! – продолжал он, округлив глаза.
– Верю.
– А еще у нее громадная двуспальная кровать!
Я почувствовала тошноту.
– Знаешь, кого она кладет с собой в постель?
– Не знаю и знать не…
– Мягкие игрушки! – воскликнул Мэтт.
– Что?
– Кучу мягких игрушек, – повторил Мэтт. – Просто ворох. И у каждой свое имя.
– Странновато для тридцатишестилетней женщины, – заметила я.
– Мам, ей не тридцать шесть, – сказала Кейти.
– А по-моему, именно столько.
– Нет, ей больше.
– Да? Откуда ты знаешь?
– Я видела ее паспорт. Он лежал в кухне на столе, вот я быстренько и заглянула.
– Кейти! Вот это действительно некрасиво! Так сколько же ей?
– Сорок один.
– Ну и ну! А папа в курсе?
– Не знаю. Я не спрашивала.
– Но она жутко смешная, – заметил Мэтт.
– Смешная? Что-то не верится, – отозвалась я, вспоминая блондинку, лишенную чувства юмора, которую видела по телевизору.
– Ну, я хотел сказать, она чудная. Представляешь, она начала называть папу всякими малышовыми именами, – прыснул сын.
– Как это?
– Ну, например, – Мэтт захихикал, – она зовет его «мой сладкий мальчик».
– Да ты что!
– И «мой пирожок»!
– Боже!
– И «мой заинька-паинька».
– Кошмар.
– И «мой малыш-глупыш».
– Фууу! – Грэм встал передними лапами мне на колени. – Я его так никогда не называла. Верно, мой щенуля-лапуля? А как папа реагировал?
– Вроде улыбался, – сказал Мэтт.
– А он как ее называет?
– Энди. Но она называет себя…
– Нет, не говори!
– Да, да, – закивала Кейти. – Энди Пенди![112] Тут у меня глаза совсем полезли на лоб.
– Папе это не очень нравится, – продолжала Кейти. – По-моему, он считает такое сюсюканье глупостью. Думаю, он не понимает, зачем она это делает. А я знаю. Это форма самоинфантилизации, – совершенно серьезно объяснила мне дочь. – Энди очень болезненно воспринимает свой возраст. А еще она пытается выглядеть по-детски беззащитной и скрыть свой сильный и решительный характер. Мягкие игрушки тоже связаны с этим. Ну конечно, на более глубоком психологическом уровне все это, вместе с пятью спальнями, говорит о ее явном желании…
– Минуточку, – перебила я ее. – Эта женщина – трезвый «охотник за головами». Ей не нужно, чтобы ее воспринимали как маленького ребенка.
– Ей хочется этого дома, – убежденно сказала Кейти. – Ей хочется быть папиной малышкой, чтобы он заботился о ней, потому что она знает, что мужчинам нравится в женщинах беспомощность. Потому и Лили остается одинокой. А еще это форма манипуляции. Она называет папу всякими малышовскими прозвищами, чтобы им помыкать. Это способ ослабить его бдительность, – заключила Кейти, – чтобы она смогла добиться своего.
– Ну и ну, – проговорила я. – Бедный папа.
– А еще это способ продемонстрировать инстинкт собственницы, – сказала Кейти. – Перед всеми детскими прозвищами стоит слово «мой». Оно ее и выдает – это явный признак отчаянного положения.
– Мой бог, ну просто фантастика, – сказала я. – Кейти, ты уверена, что не переусердствовала в своем психоанализе? Я хочу сказать, что папа вполне счастлив. Он сказал мне, что в целом нет причин для беспокойства, а он всегда говорит правду.
Дети молчали.
– Он ведь счастлив, так?
Мэтт пожал плечами:
– Не знаю.
– Мы его вот так прямо не спрашивали, – осторожно сказала Кейти, – поэтому говорим только о том, что видели. Я бы сказала, что папа приблизительно так же счастлив с Энди, как ты с Джосом.
– Я совершенно счастлива с Джосом, – сухо сказала я. – И говорю это, как вы знаете, серьезно.
– Да, – лукаво ответила Кейти, – мы знаем. При этом она посмотрела на меня со странной улыбочкой – эту ужасную привычку она унаследовала от своего отца. Все-таки она во многом похожа на Питера.
В этот вечер слова Кейти беспрестанно крутились в моей голове, мешая уснуть. В какой-то миг я все-таки заснула, и мне приснился странный сон про айсберг. Но, видимо, сон был неглубоким, потому что меня разбудил стук падающей в почтовый ящик газеты. Мы с Грэмом в полусне спустились на кухню. Я приготовила ему чай – не слишком крепкий, с молоком, но без сахара – и начала просматривать «Санди Таймс», держа газету сантиметрах в трех от лица, потому что была без линз. Я сразу перешла к страницам с новостями культуры, рассчитывая увидеть небольшую заметку о предстоящей премьере «Мадам Баттерфляй». К моему изумлению, газета поместила огромную – на разворот – статью, посвященную Джосу. Она была озаглавлена «Портрет художника в полный рост». Он улыбался мне с фотографии: взъерошенные волосы и божественное обаяние. В выражении больших серых глаз нечто такое, что притягивает тебя к этому человеку. Статья получилась хвалебная – журналистка явно была очарована. Откровенно говоря, эта статья была очень похожа на ту, что в «Индепендент», напечатанную шестью месяцами раньше. Безусловно, мне очень повезло… – цитируются собственные слова Джоса. – Я со страстью отдаюсь всему, что делаю… Замечательные работы Стефаноса Лазаридиса… Самое главное – внимательно прислушиваться к пожеланиям режиссера-постановщика.