Иностранными дипломатами, аккредитованными в советской столице, речь Сталина на партийном съезде была воспринята однозначно — как прогерманская и антизападная. Посол Германии Ф. Шуленбург в донесении в Берлин обращал внимание на то, что «сталинская ирония и критика в значительно более острой форме была направлена против Британии, т.е. против находящихся там у власти реакционных сил, чем против так называемых агрессивных стран, в частности Германии»{911}. Временный поверенный в делах США в СССР А. Керк сопоставил высказывание Сталина о стремлении Запада спровоцировать советско-германский конфликт «без видимых на то оснований» со сформулированной им задачей «не дать втянуть в конфликты нашу страну провокаторам войны». И заключил: «судя по словам Сталина, публично провозглашено, что если Германия не станет непосредственно угрожать советским границам, то она может рассчитывать на советский нейтралитет в случае войны против западных держав»{912}. С этим был согласен и английский посол У Сиде. Обстоятельное донесение в Лондон о докладе Сталина посол завершил рекомендацией тем «наивным людям» в Англии, кто полагает, что Советский Союз только и ждет приглашения, чтобы присоединиться к западным демократиям, поразмыслить над поставленной Сталиным задачей «соблюдать осторожность и не давать втянуть себя в конфликты провокаторам войны, привыкшим загребать жар чужими руками»{913}.
Советские заявления после съезда были в том же антизападном и прогерманском русле. На позднем ужине в Кремле в узком составе, которым завершилось подписание советско-германского пакта 23 августа 1939 года, В.М. Молотов, согласно немецкой записи переговоров, «поднял бокал за Сталина, отметив, что именно Сталин своей речью в марте этого года, которую в Германии правильно поняли, полностью изменил политические отношения» между двумя странами{914}. Спустя неделю, выступая на внеочередной сессии Верховного Совета СССР с предложением о ратификации пакта, Молотов повторил: «Теперь видно, что в Германии в общем правильно поняли эти заявления т. Сталина и сделали из этого практические выводы»{915}.
О реакции в Берлине на сталинскую речь можно прочитать в воспоминаниях министра иностранных дел Германии И. Риббентропа (частично написанных во время Нюрнбергского процесса и посмертно изданных его женой), который «ознакомил» Гитлера с речью «и настоятельно просил» полномочий «для требующихся шагов». Но сначала Гитлер занял выжидательную позицию и колебался{916}. Хотя, как теперь известно из документальных публикаций, объясняя германскому военному руководству свое решение заключить пакт о ненападении с Советским Союзом, Гитлер говорил, что еще осенью 1938 года, не будучи уверен в безусловной поддержке своих планов Италией и Японией, он решил «быть заодно со Сталиным»{917}. Есть над чем задуматься, не правда ли? Над тем, скажем, что давало основания Гитлеру рассчитывать на достижение договоренности со Сталиным.
Теперь относительно того, что будто на партийном съезде Сталин провозгласил отказ от революционной борьбы и вообще от наступления на позиции мирового капитализма. Хотя «вторая империалистическая война», грозившая перерасти в «войну всеобщую, мировую», создавала определенные возможности для прорыва «враждебного капиталистического окружения». В то время, по воспоминаниям Н.С. Хрущева, Сталин готовил партработников к «большой войне» СССР с его врагами, к войне, которая «неумолимо надвигалась»{918}. Кому мало этого свидетельства представителя партийной верхушки, нужно обратиться к свидетельству самого Сталина.
В сталинском «Кратком курсе истории ВКП(б)», никак не заинтересовавшем Г. Городецкого, подчеркивается именно военная сторона дела: поскольку «вторая империалистическая война» представляла опасность «прежде всего» для СССР, ответом стало «дальнейшее усиление обороноспособности наших границ и боевой готовности Красной армии и Красного флота»{919}.
Дальше — больше. В этой книге (увидевшей свет в газетном варианте в сентябре 1938 года) говорилось о том, что большевики еще в годы Первой мировой войны признавали законность войн справедливых (в отличие от несправедливых), относя к таким войнам не только «защиту народа от внешнего нападения и попыток его порабощения», но и «освобождение народа от рабства капитализма», а также «освобождение колоний и зависимых стран от гнета империалистов»{920}. Но не потеряли ли эти положения актуальности в новых условиях «второй империалистической войны»? Нисколько, о чем можно судить по многим «действительным событиям».
Возьмем доклад на XVIII съезде ВКП (б) Д.З. Манильского, который, наряду с отчетным докладом Сталина, стал для заграницы ориентиром для выводов о курсе советской внешней политики. Выступая от имени делегации ВКП(б) в Коминтерне, он заявил, что «указания “Краткого курса” о справедливых и несправедливых войнах — четкая марксистско-ленинская линия в связи с империалистической войной»{921}. Но партийные документы, как уже подчеркивалось, практически остались вне исследовательского интереса Г. Городецкого.
Не обратил внимания израильский историк и на Постановление ЦК ВКП(б) от 14 ноября 1938 года{922}, проект которого был «исправлен» Сталиным{923}. И им же прокомментирован в выступлении на закрытом совещании по вопросам пропаганды в ЦК 1 октября 1938 года. (Об этом выступлении подробно говорилось в главе третьей, здесь же приходится повторяться для полноты картины.)
Выступая, Сталин высмеял представление о большевиках, как о людях, которые «вздыхают о мире и потом начинают браться за оружие только в том случае, если на них нападают. Неверно это». А что верно? А то, что «бывают случаи, когда большевики сами будут нападать, если война справедливая, если обстановка подходящая, если условия благоприятствуют, сами начнут нападать». Далее еще яснее: То, что мы кричим об обороне — это вуаль, вуаль. Все государства маскируются: с волками живешь, по-волчьи приходиться выть». И в завершение пассажа: «Глупо было бы свое нутро выворачивать и на стол выложить. Сказали бы — дураки»{924}.
Для Г. Городецкого подобные откровения Сталина из разряда свидетельств, которыми можно пренебречь. «Другие историки» не считают себя вправе следовать приему умолчания.
Как же выполнялись указания советского вождя о преодолении неправильного взгляда на большевиков, «как на своего рода пацифистов», об агитационно-пропагандистской подготовке к «справедливой войне»?
Сошлемся хотя бы на упоминавшуюся ранее статью «Международная обстановка второй империалистической войны», появившуюся в номере журнала «Большевик» за февраль 1939 г. Она была написана, напомним, заместителем народного комиссара иностранных дел В.П. Потемкиным (под псевдонимом В. Гальянов) по заданию Сталина. В статье приветствовалось конфликтное развитие событий, ибо «человечество идет к великим битвам, которые развяжут мировую революцию»{925}. Автора вдохновляло то, что Советский Союз — «сильнейшая в мире военная держава», а потому без него «неразрешим ни один общий внешнеполитический вопрос, немыслимо ни одно серьезное начинание в области международной жизни».
Любопытно, что уверенность в военных возможностях Советского Союза подкреплялась верой в революционный потенциал международного пролетариата. Вот что писал по этому поводу Д.М. Проэктор: «Идея неизбежности революции в капиталистических странах в случае агрессии против Советского Союза глубоко вошла в сознание Сталина и его окружения. Она отражалась в той или иной мере и в политике, и в военной теории, и в военной доктрине, и даже в планах будущей войны»{926}.
Материалы бывшего партийного архива (ныне — РГАСПИ) говорят: да, таковы были в Советском Союзе «настроения людей того времени».
В докладе Д.З. Мануильского на международные темы (с грифом «инструктивный»), с которым он выступил в середине июля 1939 года, рисовалась радужная картина растущего мирового антифашистского движения, распространявшегося и на страны-агрессоры. Вот несколько мест из его выступления:
«Я утверждаю, что несколько времени тому назад в одной венской казарме появился портрет, повешенный солдатами, товарища Сталина (бурные аплодисменты. Крики “ура”. Все встают)»{927}.
«Я утверждаю… что в германской армии имеются такие части, которые находятся под влиянием коммунистов. А в Чехословакии рабочие вместе с немецкими солдатами пели “Интернационал”». Комментарий докладчика: «Я скажу откровенно — незавидно положение фюрера, у которого солдаты поют Интернационал… немецкий народ ждет поражения германского фашизма»{928}.