не объяснив, то не только раскрыл бы свою слабость, но и проиграл бы Гарольду…Не видя иного выхода, под всеобщие охи и ахинынешний король спустился на залитую кровью арену, чего за всю историю фестиваля, ещё не было ни разу.
— Ты хоть понимаешь, что делаешь, шут гороховый? Решил умереть смертью храбрых? Так я быстро это устрою, плебей вонючий, — прокричал король, дабы каждый здесь присутствующий, смог отчётливо услышать слова, под которыми тот так старательно прятал собственные страх и трусость.
Вместо ответа Сирил лишь выставил вперёд меч, полностью сконцентрировавшись на предстоящем ему поединке. Конечно, всем известно, что за последние четыре года Доновар практически ни разу не брал в руки оружие, и добавившиеся на животе складки жира, в принципе, свидетельствовали о том же самом. Вот только принц не собирался расслабляться ни на секунду, поскольку лучше кого бы то ни было знал, что стоящий перед ним эксиль способен на любую, даже самую крайнюю, низость. У мальчика был всего один шанс. И он не собирался его упускать.
— Ничего не хочешь сказать на прощание? — отчаянно запугивал врага Доновар, нервно и неуклюже перебирая в руках меч, поданный ему за секунду до этого оруженосцем.
И тут Сирила осенило: а ведь действительно есть кое-что, что он был бы весьма не против сказать эксилю, занявшему место его отца без единого на то права.
— Хочу, дядя Доновар, — произнёс он, озадачив врага уже этим. — Ты не станешь, уважаемым всеми правителем в тот момент, когда на тебя наденут корону. Всё как раз-таки наоборот: настоящую корону на тебя наденут лишь тогда, когда ты станешь признанным всеми монархом.
Эти слова изрёк перед своей смертью Гарольд, а, значит, именно их и должен услышать отнявший у него всё эксиль, стоя у границы, отделяющий этот мир от другого линией невозврата.
Бой начался, и все тотчас затаили дыхание. Однако весьма ненадолго: прошло всего десять секунд после звона колокола — и перекошенное от ужаса услышанного и догадки о том, с кем именно ему предстоит сражаться, лицо Доновара уже целовало землю вместе с отрубленной головой.
До боли сжимая в руке меч, Сирил с трудом переводил дыхание. По лезвию, ставшем красным лишь за мгновение, стекали аккуратные капли крови, пока, сорвавшись с краёв, не падали вниз — прямиком в грязное гнездо рыжих волос покойника. Вокруг никто не решался произнести ни звука: все только и делали, что стояли с открытыми ртами и выпученными за пределы орбит глазами.
Бросить оружие на землю новый король решился, лишь почувствовал неприятное жжение в спине — точно такое же, какое испытывал при пытках матери раскалённым железом. В голове мальчишки, что уже давно перестал быть таковым, яркой вспышкой отчеканилось, как, сантиметр за сантиметром, две скрещённые между собой волны, наконец, возвращаются к своему истинному и законному владельцу — избраннику короля Гарольда и носителю крови Девериусов. Когда же боль в спине почти прекратилась и свелась до обычного лёгкого жжения, Сирил выпрямился и, расправив позади два чёрных, огромных крыла, поднялся прямиком к королевской ложе, куда лишь пару лет тому назад путь ему был абсолютно заказан.
На лицах Наоми, Лудо и Михоотчеканился самый что ни на есть настоящий, нескрываемый ужас, который, к их огромнейшему негодованию, Сирил проигнорировал с триумфальным успехом: он, наконец, отомстил — а, значит, всё остальное уже совершенно неважно. Исполнив одно из желаний своего отца, мальчик был готов сделать всё возможное, дабы осуществить и второе. Ради этого он, сняв маску и одарив семью презрительным взглядом, повернулся прямиком к арене и замершему на ней в ожидании народу.
— Я — Сирил Девериус, третий сын Гарольда Девериуса, законный наследник престола, выбранный прошлым королём, — возвестил он громовым рёвом, подтвердив опасения Наоми, вот уже пару минут как выведенные на её лице смертельной бледностью. — Сюда, рискуя всем, я пришёл не с целью узурпировать трон, а ради того, чтоб вернуть его тем, кому он принадлежит по праву. Вам. Мой отец всегда говорил, что настоящим королём можно стать, лишь получив признание народа, и именно это я и собираюсь сделать. Здесь и сейчас Сирил Девериус клянётся изменить жизнь всех тех, кто страдал под гнётом аристократов так долго, сделав её только лучше. Однако перед эти, я должен задать вам всем один, весьма важный, вопрос: даёте ли вы мне право носить корону на своей голове?
Ответ не заставил себя долго ждать, и стоило Сирилу лишь только закончить предложение, как толпа тотчас разразилась криками и аплодисментами, среди которых слова «Да здравствует Сирил Первый Девериус!» были особенно четки. Позади нового короля продолжали набирать силу какие-то непонятные звуки, однако он, с самого начала решив не обращать на них никакого внимания, оставался всё также спокоен и безучастен. Наверняка Наоми закатила истерику, грохнулась в обморок или же устроила ещё что-нибудь в этом духе. Да и странно ли? Как-никак, ненавистный ей больше всего на свете ребёнок, вдруг ни с того ни с сего стал королём. Разве кошмарстрашнее этого, вообще существует?
Вспышка.
Тронный зал, в котором черноволосому мальчику, по вполне понятным причинам, практически никогда не приходилось бывать. Какая ирония… Кто бы мог подумать, что уже в четырнадцать лет он войдёт в него с подобным триумфом? Войдёт королём… Порою жизнь действительно не подвластна логическим трактованиям.
Пару часов назад к Сирилу перешла королевская метка, и теперь он сидел на золотом троне с бриллиантами и диамантами, воображая, как ещё вчера Доновар пил вино, будучи даже не в состоянии представить, что его правление закончится уже завтра. Ничем не примечательный меч, украденный много лет назад у обычного гвардейца и, по желанию его величества, до сих пор не отмытый от крови прошлого монарха, стоял тут же, приставленный к быльцу трона. Наоми, Лудо и Михо вот уже несколько минут со страхом поглядывали на Сирила, отчётливо понимая, зачем именно вдруг понадобились новому королю. Само собой, кроме их четверых, в комнате больше никого не было.
— Наоми Анж-Девериус, Лудо Девериус и Михо Девериус, признаёте ли вы своё предательство против прошлого короля Гарольда Двенадцатого? — спросил Сирил, не дёрнув при этом ни единой мышцей лица с надетой на нём маской сплошного безразличия.
— Нет, — сказала Наоми чётко и ясно, после чего тоже самое за ней повторили и другие.
— Значит, вы отрицаете и своё вступление в союз с предателем, отобравшим у отца жизнь?
— Да, именно так.
— Я бы очень хотел вам верить, вот только эти слова слишком противоречат известным всем фактам. Весьма прискорбно… Если