Читать интересную книгу Евангелие от Сатаны - Патрик Грэхам

Камерлинг, не сводя глаз с плиты, шепотом разговаривает с кардиналом — великим исповедником,[8] викарием Римской епархии и протоиереем ватиканской базилики. У протоиерея сердитый вид, и Камано догадывается почему. По законам Церкви при похоронах папы погребальные обряды положено совершать девять дней подряд. После похорон в течение еще шести дней конгрегации собираются в апостольском дворце и готовятся к конклаву. Итого от кончины папы до начала выборов его преемника должно пройти от двух недель до двадцати дней. А вместо этого понтифика хоронят торопливо, как прокаженного, и в первый же вечер после похорон созывают конклав, словно это собрание заговорщиков.

Волны гневного шепота разбиваются о Кампини, как о мраморную скалу. Он тихим голосом напоминает, что Церковь переживает очень трудные времена и потому он, камерлинг, обязан как можно скорее дать кораблю нового капитана. Протоиерей готовится настаивать на своем, но Кампини внезапно поворачивается к нему. Как рычание льва или тигра звучит в полумраке голос камерлинга: «Сейчас не время и не место шушукаться!» Протоиерей бледнеет от обиды и отступает на несколько шагов.

Камано украдкой смотрит на остальных прелатов из курии и замечает, что все они краем глаза наблюдают друг за другом, словно пытаются узнать, кто из кардиналов входит в братство Черного дыма. Какая досада: у членов этого братства нет никаких опознавательных знаков — ни татуировки, ни сатанинского символа, ни знака, чтобы узнавать друг друга! Вот почему братство Черного дыма смогло без помех просуществовать столько веков: во главе его никогда не было больше восьми кардиналов и никогда оно не оставляло своей подписи на своих делах.

Камано напрягается всем телом: его протонотарий шепнул ему на ухо, что Армондо Вальдес, кардинал-архиепископ Сан-Паулу, найден мертвым в венецианской лагуне.

— Когда?

— Сегодня вечером. Ваше преосвященство, нужно все остановить. Нужно распустить конклав и сообщить обо всем в средства массовой информации. Это становится слишком серьезным.

Кардинал Камано не удостаивает эти слова ответом. Он молча вынимает из своей сутаны конверт и незаметно протягивает его своему собеседнику. В конверте лежат три фотографии, сделанные в окрестностях Перуджи, — старое здание, окруженное виноградниками; молодая женщина и три ребенка в наручниках и с кляпами во ртах под прицелом у троих убийц в капюшонах.

— О господи! Кто эти люди? — шепчет протонотарий на ухо Камано.

— Моя племянница и ее дети. Убийцы, несомненно, подручные братства Черного дыма. Большинство участников конклава получили фотографии такого же рода и записку, в которой сказано, что после того, как начнется конклав, им сообщат, за кого надо голосовать.

— Вы осознаете, что это значит?

— Да. Это значит, что, если кто-нибудь обратится за помощью в средства массовой информации или к властям, наши семьи будут сразу казнены.

— Что же тогда делать?

— Дождемся начала конклава. Тогда нас всех запрут, и кандидат братства Черного дыма будет вынужден дать о себе знать. Тогда и посмотрим, что можно будет сделать.

Вдруг начинают звонить колокола Святого Петра. Кардиналы — члены курии возвращаются в базилику. Снаружи колокола гудят так, что дрожат и камни мостовой на площади, и сердца тысяч паломников, застывших под моросящим дождем. Затем толпа расступается, чтобы пропустить кардиналов-выборщиков, которые идут двумя рядами на конклав. Сто восемнадцать князей Церкви в красных одеждах молча проходят в ворота Ватикана. Скоро гвардейцы запрут эти ворота. Кардиналы идут в Сикстинскую капеллу: там скоро начнутся выборы нового папы.

169

Толчок: автомобиль класса четыре на четыре выехал на дорогу, которая ведет в центр леса черных сосен, и теперь въезжает под их кроны. Мария Паркс открывает глаза и смотрит на луну, которая постепенно исчезает за ветвями. Она потягивается и спрашивает:

— Где мы?

— Подъезжаем к месту.

Священник смотрит одним глазом на экран навигатора, другим на разбитую дорогу, которую освещают фары, и гонит машину с сумасшедшей скоростью между колеями. Время от времени он тормозит, чтобы прочитать в полумраке надписи на деревянных указателях, потом до упора давит на акселератор и мчится дальше, поднимая волну грязи. Упираясь ногой в пол машины, он ведет ее по прямой.

Проехав еще три километра, он останавливает машину перед зарослями ежевики, размыкает контакт, показывает рукой на тропинку в путанице колючих ветвей и говорит:

— Это здесь.

Паркс выходит из машины. Деревья пахнут сыростью и мхом. Следом за отцом Карцо она входит в колючие заросли. Ни ветерка, ни звука. Воздух кажется ей чище и свежее, чем снаружи.

Лес становится менее густым. Полная луна снова освещает двух путников. Раньше они шли по склону, теперь земля под ногами снова становится ровной. Они добрались до каменной площадки — горного отрога среди леса. Здесь не смогли вырасти деревья и потому образовалась поляна. Именно на этом месте, расчищенном самой природой, стоит монастырь августинок из Больцано. Его укрепленная стена по форме — идеальный круг. Плющ, который ее оплетает, проломил ее в нескольких местах. Сквозь дыры видны двор, тоже круглый, и несколько облупившихся построек.

— Это здесь.

— Я знаю.

170

— Папа убит кардиналами-заговорщиками? Кардиналами, которые поклоняются Сатане? Ты что, наркоты накурилась?

Валентина Грациано смачивает губы в чашке кофе, которую ей только что подал Пацци, потом выпивает глоток и мысленно представляет себе, как обжигающий напиток растекается по ее желудку. Потом она кладет на стол дивизионного комиссара диктофон Баллестры и нажимает на кнопку «чтение». Пока Пацци удобнее устраивается в кресле, готовясь слушать, Валентина закрывает глаза и вспоминает события последних часов, когда она едва не умерла.

Когда убийцы Марио стали подходить к ней, она окаменела от ужаса, но в следующий момент собрала свои силы и побежала. На площади Пантеона — ни души. Валентина свернула в сторону фонтана Треви: там она надеялась снова встретить какую-нибудь процессию. В толпе ей будет легче сбить погоню со следа. Но площадь вокруг фонтана была пуста, только горели несколько фонарей, которые кто-то забыл потушить. Задыхаясь от бега, Валентина снова увидела монахов. Между ними и ей по-прежнему было меньше пятидесяти метров. А они ни секунды не бежали, только шли! Валентина закричала от ужаса.

Она так обессилела, что захотела остановиться. Гораздо проще встать на колени, и пусть будет что будет. Но вдруг она вспомнила, как кинжал монаха вонзился Марио в живот, и вспомнила взгляд Марио. Громко закричав от гнева, она снова побежала вперед, по прямой, размахивая руками, чтобы увеличить скорость. Незачем оборачиваться и смотреть назад: она и так знает, что монахи по-прежнему идут за ней. Главное — не смотреть назад. Если она это сделает, у нее подкосятся ноги от страха.

Расплескивая ногами ледяную воду в лужах, она поднимается на Квиринальский холм и бежит к центру. Пробегая мимо президентского дворца, она ищет глазами гвардейцев, которые должны стоять на посту перед его решетками. Но будки охраны пусты. Валентина продолжает бежать. В тот момент, когда вдали возникают стены дворца Барберини, она видит в ста метрах перед собой еще двух монахов. Тогда она сворачивает в переулок, заставленный мусорными контейнерами, — и видит свечи процессии на улице Национале. Четыре монаха уже совсем близко сзади нее. Вдруг вспыхивают лучи синего света: четыре машины с карабинерами сопровождают для охраны процессию верующих, и их фонари, вращаясь, освещают улицу.

Нужно последнее усилие, последний рывок.

В последний момент перед тем, как раствориться в этом потоке людей, Валентина вынимает из кобуры свой пистолет и выстреливает всю обойму в воздух. Раскаленные гильзы сыплются на асфальт. Толпа с криками разбегается, карабинеры готовятся задержать нарушительницу. Валентина, не останавливаясь, продолжает бежать к ним, размахивая своим полицейским удостоверением и выкрикивая свои имя и должность. Потом она падает на руки капралу карабинеров. Пока он заворачивает Валентину в шерстяное одеяло, она в последний раз бросает взгляд через плечо. Монахи исчезли.

171

Мария Паркс и отец Карцо стоят рядом на старом кладбище монастыря Больцано. Здесь они только что нашли могилу затворницы. Надгробная плита поросла мхом, и надпись с нее уже стерлась. Только костыльный крест, тоже наполовину стертый временем, еще виден. Вот где августинки похоронили старую монахиню в один из дней февраля 1348 года. В тот день, когда Зверь вошел в монастырь.

Раздвинув куст дрока, Мария обнаруживает еще одну покрытую мхом плиту. Ощупывая пальцами неровности камня, она читает эпитафию, которую почти стерли время и мороз: